Анни Эрно: Стыд

Этой игрой я наслаждалась в тайне от всех и мне даже в голову не приходило, что ею может увлекаться кто-то еще.

В сентябре коммерческие дела моих родителей неожиданно пошли на спад: в центре города открылся новый магазин — «Кооп» или «Рабочий потребительский кооператив». Да и путешествие в Лурд было явно не по карману нашей семье. Однажды мать упрекнула меня с отцом, что мы не слишком усердно молились в гроте. Мы оба прыснули, а мать покраснела, словно выдала свои тайные взаимоотношения с небом, которые нам было понять не дано. Родители подумывали даже о том, чтобы продать лавку и наняться продавцами в продовольственный магазин или пойти работать на фабрику. Позже наше положение, видимо, улучшилось, потому что родители не стали продавать лавку.

В конце месяца у меня разболелся зуб, пораженный кариесом, и мать впервые повела меня к местному дантисту. Перед тем как брызнуть холодной водой на десну и сделать укол, он спросил: «Тебе больно, когда ты пьешь сидр?» Сидр пили во время еды рабочие и крестьяне — взрослые и дети. Дома, как и пансионерки моей школы, я пила только воду, изредка разбавленную гранатовым соком. (Неужели от меня не ускользала ни одна фраза, которая напоминала о месте, занимаемом нами в обществе?).

Осенью, в субботу после занятий, мне и еще двум-трем девочкам поручили убирать класс под присмотром м-м Б., преподавательницы шестого класса. Орудуя пыльной тряпкой, я забылась и во весь голос запела любовную песенку «Болеро», но стоило м-м Б, меня подбодрить, как я тут же осеклась. Я была уверена, что она только и ждет, когда я проявлю свою вульгарность, чтобы безжалостно меня высмеять.

Можно и не продолжать. Стыд порождает лишь еще более жгучий стыд.

Вся наша жизнь вызывала у меня только чувство стыда. Писсуар во дворе, общая спальня, где из-за тесноты я спала вместе с родителями, как это было принято в нашей среде, материнские оплеухи, ее грубая брань, пьяные клиенты и бедные соседские семьи, покупающие в долг. Уже одна моя привычка безошибочно определять степень опьянения клиентов или тушенка на обед в конце месяца выдавали мою принадлежность к классу, который частная школа игнорировала с брезгливым высокомерием.

Стыд стал для меня чем-то естественным, словно он был неотделим от профессии моих родителей-лавочников, их денежных затруднений, фабричного прошлого, нашего способа существования. Той воскресной сцены, что произошла в июне. Я сжилась с этим мучительным чувством стыда. Я уже больше не замечала его. Стыд стал частью моего «я».

Я всегда жаждала рассказывать в своих книгах о самом сокровенном, не предназначенном для чужих глаз и пересудов. И как же мне придется сгорать от стыда, если в своей книге я смогу передать всю драму, пережитую мною в двенадцать лет.

Лето 96-го года подходит к концу. Когда я еще только обдумывала этот текст, на рынке в Сараево прогремел взрыв: десятки человек погибли и сотни — ранены. В газетах писали: «Нас душит стыд». Красивая фраза и ничего больше. Сегодня родилась, а назавтра — забылась. В одной ситуации — уместная (Босния), а в другой — неуместная (Руанда). И сегодня все уже позабыли кровь, пролитую в Сараево.

Работая над этой книгой, я все эти месяцы не пропускала ни одного упоминания, хоть как-то связанного с 1952-м годом, о чем бы ни шла речь — о появившемся тогда фильме, книге или смерти известного артиста. Мне казалось, все это подтверждает реальность того давнего года и моего детского существа. В книге Шохей Ука «Огни», появившейся в Японии в 1952 году, я прочитала: «Все это, быть может, иллюзия, но я не могу сомневаться в том, что заново почувствовал. Воспоминание — это тоже опыт».

Я вглядываюсь в фотографию, сделанную в Биаррице. Отец умер двадцать девять лет назад. Меня ничто не роднит с девочкой, что смотрит на меня с фотографии — кроме июньской воскресной сцены, которая неотступно преследует эту девочку, а меня побудила написать эту книгу. Та страшная сцена единственное, что роднит меня с маленькой девочкой, потому что пройдет еще два года, прежде чем я познаю оргазм, полнее всего раскрывающий мое естество и неизменность моего существа.

«Агнец Божий».

Антуан Пию (р. 1891) — политический деятель Франции. В послевоенные годы был министром финансов и с помощью ряда экономических мер добился укрепления французского франка.