Кайф от протирания белоснежных простыней прошел. На смену ему пришло отупляющее ощущение безделья, когда время жизни делится на завтрак, ожидание обеда, обеда, его переваривание и ужин. Между этими этапами втиснулись просмотр телевизора и ленивая болтовня. Процедуры в расчет я не беру. Тем более, что сейчас они сократились до минимума и представляют собой лишь выдачу таблеток по утрам, большинство из которых я спускаю в унитаз.
В общем, госпиталь все более становится невыносимым и медленно разлагает волю.
Единственным праздником становится появление в отделении Светланы. Она действительно приносит с собой какой-то свет. Гладя на нее, начинаешь понимать, что за стенами госпиталя с его проклятой манной кашей есть большой и красивый мир.
В офицерской палате я выпросил все журналы, накопленные нынешними пациентами и их предшественниками. Проглядел их на скорую руку – показалось мало. Взял под честное слово, данное Свете, из кабинета начальника отделения подшивку «Литературной газеты» и только после этого успокоился. Досуг был обеспечен!
А поскольку «досуг» у меня – все, кроме сна, приемов пищи и процедур, то чтение становится смыслом жизни. Особенно если учесть, что последние полтора года только письма и редкие газеты не позволяли забыть открытие монахов Кирилла и Мефодия и окончательно одичать.
Журналы из офицерской палаты разнообразием ассортимента не блещут и состоят из двух наименований: «Юности» и «Советского воина». «Юность» копили с года 84-го, поэтому получаю удовольствие, сравнивая публицистические дерзания «доперестроечного застоя» и «горбачевского периода».
Диву даюсь, читая творения одних и тех же авторов, относящиеся к разным историческим эпохам. Одни еще кочевряжатся, пытаясь найти компромисс между старыми и новыми веяниями. Впадают то в жалобные стариковские причитания о традициях, перебиваемые звонкими комсомольскими восторгами по поводу «обновлений», то переходят на жесткий категоричный тон о продаже идеалов.
Мне жаль их попыток совместить несовместимое, но в то же время они достойны уважения за попытку быть принципиальными.
Читая других, плююсь. Как они послушно забыли все, чему учили советскую молодежь еще вчера! Какими рьяными ниспровергателями основ «эпохи застоя» они стали!
Я сам не являюсь большим защитником «застоя», поскольку помню многокилометровые очереди на морозе за пельменями в своем родном городе, которые мне, десятилетнему пацану, приходилось выстаивать вместе с матерью. Помню обрывающие руки сумки с мясом и колбасой – мы их везли их из столицы длинными, зелеными, вкусно пахнущими от изобилия «мешочников», электричками.
…А совсем недавние школьные кошмары в виде огромных докладов нашего Первого на первых полосах всех газет, которые нужно было в обязательном порядке конспектировать? Из того, что там говорилось, я ничего не понимал, кроме фразы «Продолжительные аплодисменты, переходящие в овации».
Сейчас я читаю, сравниваю и чувствую себя Робинзоном в первые дни после возвращения в лоно цивилизации: где-то веселюсь, где-то матерюсь, где-то вздыхаю от ностальгии. И никак не могу свыкнуться с мыслью, что через несколько месяцев этот мир станет моим миром.
Больше всего меня разозлила огромная статья в «Литературке» писателя под громким то ли именем, то ли псевдонимом «Карен Раш».
Товарищ под впечатлением, видимо, недавно перечитанного Льва Толстого с его петьками ростовыми, каратаевыми и «скрытой теплотой патриотизма», доказывал с увлаженными от восторга глазами, какая у нас прекрасная молодежь, и в частности, «мальчики в шинелях». То есть я, Вовка Грач, валяющийся на койке в соседнем корпусе, и мой новый приятель Сашка Кулешов по прозвищу «Путеец с калошной фабрики».
Матерюсь над перлом «соловья Генерального штаба» и пытаюсь добиться поддержки у остальной палаты. Но она не разделяет моего возмущения.
Палата занята более интересным делом: коллективно изучает еще один образчик перемены нравов – рубрику в «Советском воине», название которой говорит само за себя: «Поговорим об интимном». Наш начальник отделения капитан Беспалов презрительно называет ее «Мечтой мастурбатора в шинели». Ему легко говорить – у него Света есть…
Вопли моего интеллектуального возмущения тонут в здоровом восторженном хохоте соседей. В итоге я бросаю свои глупые попытки уничтожить московских идеологов из палаты инфекционного отделения захолустного гарнизонного госпиталя, и присоединяюсь к более полезному для организма чтению.
Читать дальше