Олег Метелин - Высоко над уровнем моря

А потом было два года Афгана… Чего только не произошло за это время, в течение которого Булгаков стал не только капитаном с двумя орденами «Красной звезды», но и поумерил свой горячий днепропетровский темперамент.

Никто не знает, какой ценой комбат спас ротного от трибунала, когда тот после боя собственной рукой расстрелял двух трусов, не прикрывших нас из пулемета в решительный момент. Отстоял. Наш «Булгачок», как мы, солдаты, его называли, остался на роте, хотя и без ордена Красного Знамени, представление на который уже лежало в штабе армии.

Но долг платежом красен везде. В том числе и на войне: через месяц наша рота выдернула попавший в засаду арьергард, в котором находился Кубик.

… – Да у меня недокомплект личного состава двадцать четыре человека! – продолжал защищать свою роту Булгаков скорее по привычке, чем из упрямства.

Впрочем, какое тут упрямство: приказ, есть приказ. И ротный, и Кубик это прекрасно понимали. Поэтому их спор стал больше смахивать на грустную констатацию фактов.

– А у кого полные штаты? – в ответ проговорил комбат, – Сам знаешь, части выводятся – молодых не дают. Так что…

Дальше я не слушал. И так было ясно, как божий день.

Курбан – командир отряда моджахедов, который контролировал наш район. Последнее время мы с ним не воевали: договорились о нейтралитете. Курбану это было выгодно.

Еще бы! Советские свои войска выводят, на их место придут солдаты правительственных войск – сорбозы, с которыми воевать гораздо легче, чем с «шурави». Так что лучше поберечь силы, чтобы потом надрать задницу солдатам Наджибуллы. Тем более, что советские регулярно подвозят подарки и закрывают глаза, когда его «воины ислама» потрошат оставленные сорбозам военные городки.

В общем, наблюдалась, если не любовь, то полное взаимопонимание. А тут такой геморрой…

Нам, солдатам, такой расклад, конечно, тоже не мог понравиться. Кому на дембель охота ехать «грузом двести»! Тем более перед самым концом войны. Даже самые отмороженные, которые воевали как черти и не чаяли вернуться домой живыми, вдруг во снах начали чувствовать не запах анаши, а аромат маминых пирожков.

Наша дивизия должна была выходить в Союз из Афганистана в первых числах нового, 1989-го года. Одним из последних уходил наш доблестный полк вместе с разведбатом дивизии, который уже два месяца сидел вместе с десантниками на перевале. Они караулили, чтобы какие-нибудь бродячие «духи» не испортили нам малину в самый последний момент. И надо же: ждали неприятностей там, а они появились здесь…

Видимо, эти грустные размышления были написаны у меня на лице, когда я вошел в палатку. Ко мне почти сразу подошел мой корешок Вовка Грачев или просто Грач, и сел рядом на койку.

– Ты чо, Протас, – толкнул он меня плечом, – заболел? Живот пучит? Глаза, как у кролика, печальные. Брось о маме скучать: скоро дома будем! Ох… – Грач сладко потянулся, – Ну и напьюсь же я! А потом по бабам! Телки у меня в Питере мировые. Если они, шалавы, меня забыли – быстро напомню! Поехали ко мне, Протас, оторвемся по полной программе!

Вова Грачев – самый удивительный типаж, с которым мне пришлось столкнуться в армии. Хотя где – где, а здесь водятся субъекты на самый изощренный вкус.

Здоровяк с замашками обыкновенного гопника откуда – нибудь с питерских окраин, тем не менее живет в центре Ленинграда – на Каменном острове. Безбожно гоняет молодых солдат, за что имеет славу самого свирепого «деда» (комбат пару раз обещал отправить его в дисциплинарный батальон), и вместе с тем изумительно знает поэзию Цветаева, Гумилева и Вертинского. Читал Кафку, что не скажешь обо мне, недоделанном гуманитарии. Образование же у Грача – автомеханический техникум.

Подозреваю, что Вовка – типичный образец «анфан террибль»: блудная овца в благородном семействе, устроившая бунт против традиционных устоев и получившая воспитание на улице. Но о «предках» и «корнях» Грач не рассказывает принципиально. Я подозреваю, чтобы не потерять авторитет, если вдруг наша ротная шпана узнает, что он – из интеллигентной семьи. Даже более чем интеллигентной – из профессорской. Об этом Вовка как-то случайно обмолвился в разговоре со мной. Обмолвился, и тут же захлопнул рот…

– Забудь про телок, Вован, – остановил я его мечтания, в которых было больше бравады, чем истины, – Скоро нас небольшой геморройчик ждет.

– Чего?

– На войну пойдем, Вован. «Прощай, Лизавета! Жди от друга привета! Я вернусь, когда растает снег!» Слышал такую песенку?