Виктор Пелевин - Все повести и эссе [авторский сборник]

Неизвестный покосился на пихнувшего его волка, после чего с неуверенной веселостью сказал:

– Так. Стая полковника Лебеденко в полном составе. Ну и чего мы хотим? К чему вся эта патетика? Ночь, круг?

– Мы хотим поговорить с тобой, Николай, – ответил вожак.

– Охотно, – ответил Николай, – это я всегда… Вот, к примеру, можно поговорить о моем последнем изобретении. Это игра для тех, у кого развито эстетическое чувство. Я назвал ее игрой в мыльные пузыри. Как ты знаешь, я всегда любил игры, а в последнее время…

Саша вдруг заметил, что следит не за тем, что говорит Николай, а за тем, как, – говорил он быстро, каждое следующее слово набегало на предыдущее, и казалось, что он использует слова для защиты от чего–то крайне ему не нравящегося – как если бы оно карабкалось вверх по лестнице, а Николай (Саша почему–то представил себе его человеческий вариант), стоя на площадке, швырял бы в это что–то все попадающиеся под руку предметы.

– …создать круглую и блестящую модель происходящего.

– В чем же заключается эта игра? – спросил вожак, – расскажи. Мы тоже любим игры.

– Очень просто. Берется какая–нибудь мысль, и из нее выдувается мыльный пузырь. Показать?

– Покажи.

– К примеру… – Николай задумался на секунду, а потом сказал: – Возьмем самое близкое: вы и я.

– Мы и ты, – повторил вожак.

– Да. Вы сидите вокруг, а я стою в центре. Это то, из чего я буду выдувать пузырь. Итак…

Николай улегся на брюхо и принял расслабленную позу.

– …итак, вы стоите, а я лежу в центре. Что это значит? Это значит, что некоторые аспекты плывущей мимо меня реальности могут быть проинтерпретированы таким образом, что я, довольно грубо вытащенный из дома, якобы приведен и якобы посажен в центр якобы круга якобы волков. Возможно, это мне снится, возможно – я сам чей–то сон, но безусловно одно: что–то происходит. Итак, мы срезали верхний пласт, и пузырь начал надуваться. Займемся более нежными фракциями происходящего – и вы увидите, какие восхитительные краски проходят по его утончающимся стенкам. Вы, как это видно по вашим мордам, принесли с собой обычный набор унылых упреков. Мне не надо выслушивать вас, чтобы понять, что вы способны мне сказать. Мол, я не волк, а свинья – жру на помойке, живу с дворняжкой и так далее. Это, по–вашему, низко. А та полоумная суета, которой вы сами заняты, по–вашему – высока. Но вот сейчас на стенках моего пузыря отражаются совершенно одинаковые серые тела – любого из вас и мое, – а еще в них отражается небо – и, честное слово, при взгляде оттуда очень похожи будут и волк, и дворняжка, и все то, чем они заняты. Вы бежите куда–то ночью, а я лежу среди старых газет на своей помойке – как, в сущности, ничтожна разница! Причем если за точку отсчета принять вашу подвижность – обратите на это внимание! – выйдет, что на самом деле бегу я, а вы топчетесь на месте.

Он облизнулся и продолжил:

– Вот пузырь наполовину готов. Далее выплывает ваша главная претензия ко мне – то, что я нарушаю ваши законы. Обратите внимание – ваши, а не мои. Если уж я и связан законами, то собственного сочинения, и считаю, что это мое право – выбирать, чему и как подчиняться. А вы не в силах разрешить себе то же самое. Но чтобы не выглядеть в собственных глазах идиотами, вы сами себя уверяете, что существование таких, как я, может как–то вам навредить.

– Вот здесь ты попал в самую точку, – заметил вожак.

– Что же, я не отрицаю, что – гипотетически – способен принести вам известные неудобства. Но если это и произойдет, почему бы вам не считать это своеобразным стихийным бедствием? Если бы вас стал лупить град, вы, думаю, вместо того, чтобы обращаться к нему с увещеванием, постарались бы куда–то спрятаться. А разве я – с абстрактной точки зрения – не явление природы? В самом деле, выходит, что я – в своем, как вы говорите, свинстве – сильнее вас, потому что не я прихожу к вам, а вы ко мне. И это тоже данность. Видите, как растет пузырь. Теперь осталось его додуть. Мне надоели эти ночные визиты. Ладно еще, когда вы ходили по одному, – сейчас вы приперлись всей стаей. Но раз уж так вышло, давайте выясним наши отношения раз и навсегда. Чем вы можете реально мне помешать? Ничем. Убить меня вы не в состоянии – сами знаете почему. Переубедить – тоже, для этого вы, пардон, недостаточно умны. В результате остаются только ваши слова и мои – а на стенках пузыря они равноправны. Только мои изящнее, но это, в конце концов, дело вкуса. На мой взгляд, моя жизнь – это волшебный танец, а ваша – бессмысленный бег в потемках. Поэтому не лучше ли нам поскорей разбежаться? Вот пузырь отделился и летит. Ну как?