Виктор Пелевин - Все повести и эссе [авторский сборник]

«Я ехала дневным поездом… В купе, кроме меня, были еще две женщины средних лет и один мужчина. Одна из женщин спросила: «…Вы жена Сахарова?“ – «Да, я жена академика Андрея Дмитриевича Сахарова“. Тут вмешался мужчина: «Какой он академик. Его давно гнать надо было. А вас вообще…“ Что «вообще“ – он не сказал.

Потом одна из женщин заявила, что она советская преподавательница и ехать со мной в одном купе не может. [5] Мы знаем, что после прибытия духа он называет себя, при этом меняются голос и манеры медиума – В.П. Другая и мужчины стали говорить что–то похожее. Кто–то вызвал проводницу. Уже все говорили громко, кричали. Проводница сказала, что раз у меня билет, то она выгнать меня не может. Крик усилился, стали подходить и включаться люди из других купе, они плотно забили коридор вагона, требовали остановки поезда и чтобы меня вышвырнуть. Кричали что–то про войну и про евреев… Мы протискивались мимо людей, и я прямо ощущала физические флюиды ненависти…»

Иногда партийное тело называют «тем парнем» – он всегда рядом.

Когда газета «Правда» пишет: «Советские люди гневно осуждают…» – здесь тоже имеется в виду психические процессы в партийном теле. Остальные тела похожи на партийное, но имеет свою специфику.

Происходящее на комсомольском собрании практически не отличается от одержания духом – участники точно так же предоставляют свои тела некой силе, не являющейся их нормальным «я», разница только в том, что здесь мы имеем дело с групповым одержанием системой. Смысл провозглашавшегося когда–то «воспитания нового человека» – сделать это одержание индивидуальным и постоянным.

Следующая ступень инициации – партия . То, что происходит в комсомоле – только подготовка к ней, комсомольцы играют в партию точно так же, как пионеры играют в комсомол, а октябрята – в пионеров. Об интенсивности происходящих в партии процессов можно судить по известному анекдоту о каннском фестивале фильмов ужасов, где разные «Челюсти» и «Механические апельсины» уступают все призы советской ленте «Утеря партбилета». Здесь в полной мере проявляется феномен «вуду–смерти» (многочисленные инфаркты, вызванные совершенно нематериальными партийными взысканиями), и действуют различные «воздушные удары» (coupe l'air ) – с занесением и без.

Племя Алгонкин (северо–восток Северной Америки) использует дурман (местное название виссокан ) в ритуале инициации. Подростки запираются в специальных длинных строениях, где на протяжении двух–трех недель едят исключительно дурман, выходя оттуда, они уже не помнят, что это такое – быть детьми, зато знают, что стали взрослыми. Но вряд ли они понимают, что то что с ними было, является инициацией с ритуальным употреблением психотропа – это понимаем только мы. Индейцы просто растут и превращаются из мальчиков в охотников и воинов, «психический фон» их культуры делает процедуру инициации естественным и необходимым процессом. Точно так же и мы не осознаем нашего постепенного затягивания в зубчатый механизм магии, и вспоминаем не этапы деформации нашего сознания, а майский ветер, теребящий концы свежевыглаженного галстука, или бледное лицо комсомольского функционера, интересующегося фамилией любимого литературного героя при «прохождении» райкома. Мы глядим на магию изнутри, мы там все вместе, и мы уже не помним, что это такое – быть где–то еще.

ЛЕКСИЧЕСКАЯ ШИЗОФРЕНИЯ

В далеких друг от друга культурах действуют одинаковые законы, культуры отражаются друг в друге, выявляют свою общность – и мы начинаем понимать, что в действительности с нами происходит. Иначе мы можем просто не ощутить этого – так, как не слышим жужжания холодильника до того момента, когда оно вдруг затихает. («Музыка стихла – вернее, стало заметно, что она играла».)

Но культура отражается и в себе самой. Все заметные девиации «психического фона» тут же, как фотокамерой, фокусируются языком. Мы живем среди слов и того, что можно ими выразить. Словарь любого языка одновременно является полным каталогом доступных восприятию этой культуры феноменов, когда изменяется лексика, изменяется и наш мир, и наоборот.

Попробуем очень коротко списать механику этого процесса. Язык содержит «единицы смысла» (термин Карлоса Кастанеды), используемые в качестве строительного материала для создания лексического аппарата, соответствующего культуре психической деятельности. Эти «единицы смысла» уже есть – они сформированы в далекой древности и, как правило, соответствуют корням слов. Лексика, отвечающая новому «психическому фону», возникает как результат переработки имеющихся смысловых единиц и формирования их новых сочетаний. Полная контролируемость этого процесса делает его удивительно точным зеркалом реальной природы нового состояния сознания, одновременно само это новое сознание формируется возникающей лексической структурой, дающей ему уже упоминавшуюся «установку». Любое слово, каким–то образом соединяющее единицы смысла, подвергается подсознательному анализу, сами смысловые единицы не оказывают никакого воздействия, потому что одновременно служат строительным материалом и для самой культурной личности – а воздействует энергия связи. Происходит внутреннее расщепление слов, каждое из которых становится элементарной гипнотической командой. Это свойственно и устоявшимся лексическим конструкциям, но энергия связи смысловых единиц (ее можно сравнить с энергией химической связи), существующая в них, как раз и поддерживает то, что называют национальным менталитетом, формируя ассоциативные ряды, общие для всех носителей языка.