Кит Стюарт - Мальчик, сделанный из кубиков

– Так что происходит, Алекс? Что ты собираешься делать?

– Я не знаю. Она что-нибудь тебе сказала?

– Не совсем. Она считает, что тебе нужна помощь. По поводу Джорджа и всего остального.

– Не очень понимаю, что это значит.

Когда мы подходим к машине, Эмма на миг останавливается.

– Джоди все еще тебя любит, это совершенно очевидно, – говорит она. – Бог уж его знает, за что можно любить такого жалкого типа.

Когда мы возвращаемся в квартиру, Дэн уже дома. Он встречает нас в холле.

– Эмма, ну ты и сучка!

– Дэн, ну ты и паршивец!

Они обнимаются. Эмма явно без памяти рада оказаться наконец-то в обществе человека, над которым не висит мрачное уныние нашей семьи, – человека, готового играть в излюбленную игру всех британцев под названием «Давайте делать вид, словно еще не все потеряно».

– Думаю, нам всем следует сейчас же отправиться в паб! – заявляет Дэн.

Ага, еще одна любимая британская игра для тех, кто хочет уклониться от неловкой ситуации.

– Ты ни капли не изменился, – замечает Эмма.

Так мы и оказываемся в «Олд шип», где сегодня вечер жареной рыбы с картошкой, а это означает, что здесь все те же четверо завсегдатаев, только сегодня все они едят жареную рыбу с картошкой.

– А где Сид? – спрашиваю я, когда подхожу к стойке заказать напитки.

– Он никогда не приходит в вечера рыбы с картошкой, – говорит Морин, барменша. На костяшках пальцев левой руки у нее вытатуировано слово «LOVE»; одета она сегодня в черную футболку с нарисованным дельфином на груди. – Фред всегда берет к рыбе маринованное яйцо, а Сид, по всей видимости, не переносит его запаха. Не надо его винить.

Я угрюмо киваю, глядя на Фреда, который, сидя за стойкой рядом, откусывает от уксусного монстра, лежащего перед ним на тарелке, так что бар заполняет сернистый дух, от которого режет глаза. Когда я с напитками подхожу к нашему столу, Эмма с Дэном оживленно болтают, смеясь и обмениваясь шутливыми шлепками. В таком духе примерно и проходит весь вечер. Она рассказывает ему о своих приключениях в разных концах планеты, он потчует ее байками о вечеринках в бристольских клубах и музыкальных фестивалях. Я молча накачиваюсь пивом, время от времени издавая смешок в положенных, в моем представлении, местах, и чувствую себя чужим на этом празднике жизни. После нескольких пинт я поднимаюсь, чтобы выйти в туалет, а когда возвращаюсь, Дэн шутливо допрашивает Эмму.

– Нет, но с чего ты вдруг решила уехать? – наседает он на нее.

– Да, мне бы тоже хотелось это услышать, – подхватываю я, пытаясь изобразить такую же беспечность.

– Хороший вопрос! – говорит она. Потом от души прикладывается к своей кружке и театральным жестом утирает рот тыльной стороной ладони. – Мне необходимо было пространство! Дома я буквально задыхалась от клаустрофобии, а мои друзья вечно обращались со мной как… как с треснутой вазой. Да еще Алекс вечно страдал, а мама делала вид, будто совершенно ничего не произошло. И вообще, Дэн, ты был очень мил, но тебя было слишком много, да еще и твои фанатки вечно повсюду за тобой таскались, за Тимберлейком недоделанным. Я просто не могла воспринимать тебя серьезно. Э-э… извини.

Дэн со смехом пожимает плечами, но я замечаю в его настроении какую-то практически неуловимую перемену. Эмма тоже наблюдает за ним. Повисает долгое молчание, во время которого я успеваю высосать почти полпинты.

– Вот что я думаю, – подаю я голос в порыве хмельной бесшабашности. – До того как погиб Джордж, ты была младшенькой в семье, все тебя баловали. Ты была пупом земли. Но потом, после несчастного случая, диспозиция изменилась. Ты почувствовала себя потерянной. У Филипа Ларкина есть одно стихотворение про молодых матерей в парке. Там есть такая строчка: «Словно кто-то вытеснил их на обочину собственных жизней». Вот так примерно ты и чувствовала себя много лет, пока не уехала, – как будто тебя вытеснили на обочину твоей жизни горе и все такое прочее. Тебе казалось, что с тобой обошлись жестоко.

Я поднимаю стакан и приканчиваю последний глоток.

– Возможно, ты уехала потому, что хотела найти новое место, где можно было бы снова стать пупом земли.

Эмма издает горький смешок и поднимается.

– Да пошел ты, – бросает она.

И с этими словами моя младшая сестричка, которую я сто лет не видел, решительным шагом выходит из паба и с грохотом захлопывает за собой старую деревянную дверь.

Дэн смотрит на меня, но его лицо непроницаемо.

– Мы закрываемся! – кричит из-за барной стойки Морин. – И я надеюсь, что все остальные выметутся отсюда так же оперативно, как она!