Ухватил и вырезал дыхательное горло, легкие, желудок, кишечник, не тронув плевы, разрезал тазовую кость, затем осторожно обрезал плоть вокруг ануса, стараясь не задеть кишечник. Потом он осторожно вынул всю массу внутренностей и выложил ее на снег. Вылил несколько ведер холодной морской воды в тушу, чтобы остудить и вымыть ее. Образовался бассейн со стенами из плоти.
Он отнес шкуру подальше от места разделки туши, положил ее на снег мехом вверх, смахнул с него капли воды пластмассовой щеткой и пропитал жидкостью от пожелтения. Замечательно. «Это самка», — подумал он.
***
Однажды Уэйви пришла к Куойлу перед ужином в дом Берков. Она принесла корзинку, Герри скакал за ней, волоча по дороге палку. Море по-прежнему было покрыто переливчатыми облаками капустного цвета. Она открыла дверь кухни и прошла туда, где Куойл кипятил воду для спагетти. Да, конечно, она пришла пешком, сказала она. В корзине она принесла пирог с мясом из тюленьих ласт.
— Ты сказал, что ни разу его не пробовал. Это вкусно. Начинка сделана из плечевого сустава, ну, знаешь. На самом деле, это не ласты. Это мясо тюленя, которого добыл Кен. Говорит, это было в последний раз. Скоро он уезжает в Торонто.
Нет, она остаться не может. Куойл быстро запихал детей в куртки, оставил пирог на столе и повез ее домой. Остановился возле ограды. Ее руки лежали на ручке корзины, его рука — на ее руках. Он чувствовал жар ее пальцев всю дорогу до дома Берков.
Пирог был тяжелым от жирного темного мяса в ароматном соусе. Саншайн съела только корочку из теста, с трудом дождавшись разрешения вернуться к своим карандашам. На ее рисунке был четкий крест над беспорядочно разбросанными штрихами и линиями.
— Это Банни, — сказала Саншайн. — Она летит над водой. — И она засмеялась, открыв рот с мелкими зубами.
Поздним вечером Куойл доел весь пирог и вылизал блюдо. Он все еще держал его в руках, когда дверь кухни открылась и в нее снова вошла Уэйви.
— Герри спит у отца, — сказала она, — а я буду спать здесь.
Она с трудом переводила дух от бега.
Настоящие ньюфаундлендские поцелуи в ту ночь на вкус напоминали пирог с мясом из ласт тюленя.
***
Даже через три или четыре недели после того вечера он все еще думал об этом пироге. И вспоминал два сырых яйца, подаренных ему Петал. В которые он вложил столько смысла. Как глупо.
— Петал ненавидела готовить, — сказал Куойл Уэйви. — Она вообще никогда ничего не готовила.
Он вспомнил о том, как сам готовил ей обеды и ужины, зажигал дурацкие свечи, складывал салфетки, будто бы это имело какое-то значение, и в итоге ужинал один, в компании с радиоприемником. Потом с ним за столом сидели дети, которых он кормил консервированными спагетти, вытирая детское пюре с маленьких подбородков.
— Однажды она подарила мне два яйца. Два сырых яйца в подарок. — Он сделал из них омлет и накормил им Петал с ложечки, будто бы она была птица, высиживающая птенцов. А скорлупу от этих яиц он сохранил в специальной коробочке на полке над холодильником. Наверное, они там так и лежат до сих пор.
— Но тосты-то она вам наверняка делала, хотя бы время от времени.
— Ее практически никогда не бывало дома. Днем она работала. А вечерами и на выходных она развлекалась с приятелями. Я знаю, что она была с ними.
— С приятелями?
Ему придется все назвать своими именами.
— Петал развлекалась с мужчинами. Ей нравились мужчины, — сказал Куойл. — Очень. — Ему казалось, что он не смог объяснить, что хотел, но Уэйви его поняла и вздохнула, цедя воздух сквозь зубы. Как же она раньше не поняла, что здесь что-то не так? Куойл всегда рассказывал о своей любви, но ни разу не обмолвился о самой женщине. Теперь она могла поделиться с ним самым главным своим секретом.
— Знаешь, — сказала она, — а Герольд был бабником.
Читать дальше