Анна Бялко - Гинекологическая проза

Сюрпризы на этом не кончились. После следующего кормления Машу поймала в коридоре завотделением – небольшого роста страшно деловая и суровая женщина.

– Вы знаете, что наш Центр закрывается на профилактику? – спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила:

– Наше отделение закрывается последним, через три дня. Детей, которые к этому времени не будут выписаны, мы переведем в другие больницы.

– А с нами как будет? – холодея, спросила Маша.

– Ну, судя по всему, на выписку домой вам рассчитывать не приходится, значит, будем переводить. Я вам советую поискать место где-нибудь в больнице поприличней, таких условий, как у нас, конечно, нет нигде, но есть, знаете, и совсем плохие. Мы переводим по скорой, тут куда попадешь, а если место заранее есть, мы не возражаем.

До Маши постепенно доходила тяжесть удара. То, что такого ребенка не то что куда-то везти, трогать лишний раз не надо, ей было ясно, но у нее и места никакого нигде не было, и вообще. Сказать было совершенно нечего, надо было как следует подумать. Собственно, это Маша и ответила заведующей:

– Спасибо, что предупредили, я подумаю.

– Только недолго, – отозвалась та. – Я завтра к вам подойду.

Остаток больничного дня прошел для Маши в судорожных метаниях мысли. Она вспомнила все свои старые московские связи, имеющие и могущие иметь хоть какое-то отношение к медицине. Не очень-то их было и много, да еще телефоны бы их отыскать.

Но здесь, в больнице, неподалеку от ребенка, проблема не показалась ей столь уж глобальной, да и отвлекающих факторов хватало – малышку, как выяснилось при вечерней беседе с Ольгой Викторовной, днем пытались экстубировать, то есть перевести на естественный способ дыхания, отключив машину, но большого успеха это не имело. Через полчаса ребенок снова стал задыхаться даже в кислородной палатке (что это, Маша не знала, но звучало убедительно-пугающе). Хоть Ольга Викторовна и объяснила, что полчаса – это тоже прогресс, Маша все равно расстроилась. Потом нужно было покупать новое лекарство, молочная кухня не хотела возвращать банки из-под молока, снова хотелось есть – каждое, даже само по себе незначительное событие требовало внимания и мешало сосредоточиться.

И только в тряском автобусе по дороге домой до уставшей Маши дошла наконец вся тяжесть свалившейся на нее новой беды. В Центре ребенок, хоть и в тяжелом состоянии, но все-таки стабилен, врачи и сестры здесь хорошие, ведут девочку с самого начала, а новый персонал пока вникнет… Недаром же известно, что Центр – лучшая в Москве клиника для подобных детей, она сюда еле попала, и как это оказалось правильно, в другом месте совсем могли не спасти… И вообще, как можно даже подумать о том, чтобы куда-то везти ребенка, который не может дышать самостоятельно дольше получаса, Машиному пониманию было недоступно. Ее же сейчас тронь лишний раз, и за последствия ручаться нельзя, а уж везти…

Беда разрасталась. Теперь на ее фоне возможные медицинские знакомства казались мизерны и убоги, а собственные силы – ничтожны. Может, позвонить все-таки маме, мама всегда во всем ее выручала, уж она-то как-нибудь разберется с этой проблемой… Но тут же вспомнилось, как мама не нашла в себе сил навестить ее, Машу, в роддоме после визита в реанимацию. Нет, маме нельзя. Господи, ведь ей к шестидесяти, и давление скачет, и здоровье уже не то, нельзя вешать на нее еще и такое. Да и что она может, чего не могла бы Маша сама? Знакомые-то все одни и те же.

Сашка? На Сашку в области быта и никогда-то не было особых надежд, а тут он совсем растерялся, вон и с лекарством тогда… Нет. Значит, надо самой. А сама она – она же трубку телефонную не может в руки взять, чтобы не разреветься, ей бы цедить свое молоко, да сидеть неотрывно над детской кроваткой, в этом режиме она еще существует, а с кем-то разговаривать, да еще про беду свою объяснять…

Вечной счастливице, Маше невозможно было представить, как она будет просить кого-то чужого помочь ей с ее бедой. Почему кто-то должен ей помогать? У всех своего хватает, а она, Маша, гордая и прекрасная, идет по жизни, как по ковровой дорожке, и до проблем не снисходит. Конечно, это не так, но кто же об этом знает? Счастливая, удачливая, богатая иностранка… И вдруг такое.

И Маша, отчетливо сознавая, что да, свои проблемы надо решать самой, так же отчетливо вдруг поняла, что если она не переступит сейчас через свои слабость и немощь, гордыню и истерику, комплексы, предубеждения и Бог весть что там еще, ее ребенок, долгожданная девочка, просто спокойно погибнет во время плановой перевозки, а она, Маша, гордая и прекрасная, сможет сидеть над детской могилкой до конца дней.