Анна Бялко - Гинекологическая проза

Но и с такси тоже было не все так просто. Они в этом районе водились нечасто, поэтому, когда, пропрыгав минут двадцать на дороге, Сашка заметил выезжающий из-за поворота автобус, он, не говоря Маше ни слова, подхватил сумки с пожитками и рванул к остановке. Пришлось догонять, теряя на ходу проклятые тапки…

«Ничего себе, – мрачно думала Маша, трясясь на автобусном сиденье и привычно обнимая рукой живот, – торжественная встреча из роддома. Ни тебе такси, ни тебе цветочков, ни собственно ребеночка…»

Тут, конечно, удержаться было невозможно, из глаз натекли слезищи, пришлось скорей отворачиваться к окну и вытираться локтем – рыдать в общественном транспорте ей пока еще все-таки претило.

Но самое страшное было дома. Когда Маша вошла в такую свою, такую родную и привычную квартиру, когда увидела все – пустую кроватку, сложенные детские вещи, застеленный белый стол – все это, с такой любовью и надеждой уложенное и теперь застывшее в своей стерильной готовности, злосчастные ясли, так и не получившие долгожданного младенца – пустые, ненужные и обманутые, как она сама. Слезы хлынули без удержу, потом кончились, потом… Сколько Маша просидела на своем диване, забившись в угол, всхлипывая и стараясь не смотреть в сторону кроватки – это вызывало новые спазмы – неизвестно. Саша даже не пытался ее утешать – постоял в дверях, поглядел и растворился.

Отрыдав, Маша вышла в кухню. Ужин был готов, и Сашка ждал ее над горячей тарелкой. Непонятно было, о чем разговаривать. Говорить о ребенке было трудно и страшно, а все разговоры о чем-то другом казались мелки и пошлы. Но молчание тоже не спасало – исчезла куда-то блаженная способность молчать вместе об одном и том же.

Маша глядела в стену. «Господи, я совсем одна, – было в голове. – Ни Сашки, никого. Дома ничуть не легче. Мама помочь не может. Первый раз в жизни мама не может мне помочь. Я одна. Я крайняя. Никто не поможет и никто ничего не исправит. Я на что-то надеялась, а ничего нет. Только я – а я уже не могу, не могу. Все рушится, и некому остановить».

А потом начались телефонные звонки. Понемногу все как-то узнавали о ее возвращении, и звонили. Зачем? Поздравить – так не с чем, а сочувствовать…

На первый звонок и вопрос: «Ну как дела?» Маша просто опять разрыдалась в трубку. Хорошо, что это был отец, свой человек, но и он был обескуражен. На остальные звонки отвечал уже только Саша, Маша ушла в свою (детскую?) комнату, легла на диван лицом к стене…

Но и через отчаяние жизнь берет свое. Пришло молоко, заболела грудь, пора было сцеживаться, нужно было вставать, кипятить банку, готовить то, другое… Молока набралось почти литр, густого, желтоватого. «Как корова, – опять вспомнилось Маше. – Ничего, завтра поеду, отвезу, покормлю… Ничего…»

Рутина помогала. С утра завтрак, «дойка», к двенадцати – в больницу на кормление. Маша ехала в автобусе, везла в сумке две литровые банки с молоком. В реанимации сестричка, увидев их, ахнула:

– Это все ваше?

– Ну да.

– Здорово как! И молоко такое хорошее. Ну, мы теперь заткнем молочную кухню.

– Как это? – не поняла Маша.

– Ну как же – нашим деткам молоко в первую очередь полагается выписывать, а мамочки нервные, молока у них мало, у кого совсем нету, они не сдают, и на кухне каждый день разборки – ваше отделение не сдает, а только берет. Заткнутся теперь. Вы только носите, не забывайте.

– Да господи, – вздохнула Маша, – как же я забуду. У меня ребенок тут.

– Девочка?

– Ну да.

– Хорошая такая девочка, крупненькая. Вы не волнуйтесь, она у нас молодец.

Ободренная Маша быстро выполнила привычную процедуру, сняла халат, вышла из отделения и поняла, что впереди у нее три часа до следующего кормления, домой ехать глупо, а деваться ей совершенно некуда – пожалуй, врач была права, не советуя ей выписываться, так можно было бы в палату пойти, полежать. Но поезд, что называется, ушел. Маша поплелась в больничную столовую – после сцеживания хотелось пить, да и есть, чтоб быть точной, тоже.

Там ее ждал сюрприз – столовая была закрыта навсегда. Не навсегда, конечно, а на профилактику – весь центр потихоньку закрывался, больных выписывали, врачи уходили в отпуска, дошел черед и до столовой. Абстрактно Маша об этом знала, но вот непосредственно…

Есть сразу захотелось ужасно. Маша вышла на улицу, поискать по окрестностям хоть чего-нибудь удобоваримого. Побродила по окрестным выселкам, прожевала застывший чебурек. Зато время прошло незаметно.