Олег Куваев - К вам и сразу обратно

Он просыпался и засыпал снова. Два небольших окна в комнате вначале светили, потом начали постепенно темнеть и стали черными, в углу у печи темнота свернулась пушистым клубком, словно там лежала росомаха. Андрей встал и зажег торшер, и сразу, словно только этого и ждали, за дверью раздались шаги, смех, и в домик ввалился Мишка, а за ним Надя.

– За битого двух небитых дают, – сказал Мишка и сел на диван. От него хорошо пахло морозом. – Опиши-ка мне этих голубчиков.

– Зачем?

– Для ребят, которые ими займутся. Ты там, на озере, одичал, а у нас тут драки повывелись. Строго у нас. Ребята из дружины их вмиг накопытят.

– К чертям их, – сказал Андрей. – Подонки. Прощаю я их. Я же говорил, что мы всепрощенцы. Которые рыбаки.

– Я бы понял, если бы ты сам решил с ними сквитаться. Но ты ж улетишь, – помолчав, сказал Мишка. – Кстати, билет ты еще не сдал?

– Нет.

– Что-то совсем не так. Давай поедем на твое озеро. Организуем настоящую рыбацкую бригаду. Женщин с собой заберем. И…

– Грачин зарезал твой материал.

– Да. Сходил к Поддубенко и сказал, что я очерняю. Тот наложил «вето». Я в конверт и отправил в область.

– Твое право. Скоро и оно помогать не будет. Грачину что дороже: его авторитет или ты?

Мишка помолчал и вдруг сказал зло:

– Это ты смылся, а не я. А я уж буду стоять до конца. И посмотрим еще… Мой рог еще не обломан. И потом у меня здесь дом и… семья. Скоро будет.

– Ребенок ты, Мишка.

– Пойду я. Пойду, а то сегодня мы с тобой поругаемся. Мозги тебе, что ли, перетряхнули вчера. Вроде не ты, а так… холодец на блюде. Нет, я уйду от греха.

– Проводить-то придешь?

– Дурак. Я на трапе у тебя ключи заберу. От озерной избушки. Пойду туда, натащу дров и буду неделю лежать. Слушать пургу и думать. И найду смысл жизни. За неделю найду.

– Для избушки ты слабоват, Мишка. Там в одиночку. А ты без людей не умеешь. Ну ладно. До завтра. Я к Шакунову пойду. Проститься.

– Нет Шакунова, – тихо сказала Надя из кухни. – На мысу трактор с товаром под лед ушел. Он спасать улетел.

– А ты откуда?…

– Я там работаю. На приемке пушнины.

– Ух! – передернулся Мишка. – Ночь у человека провел, даже это узнать поленился. Замерз ты там, что ли, в своей избе. Ушел я отсюда.

Андрей открыл глаза. Окно было серым. Он медленно повернул голову и увидел Надю. Она сидела на раскладушке, уткнув подбородок в колени. Глаза ее были распахнуты прямо на него, но она, наверное, ничего не видела.

– Ты не спишь?

– Нет, – коротко вздохнув, ответила она, – Сколько сейчас времени?

– Наверное, около девяти.

Далеко заработал авиационный мотор. Рев его наливался глухой мощью, потом сразу перешел на высокие ноты и стал стремительно приближаться. Домик затрясся, самолет пронесся низко над ним, и грохот быстро заглох.

– Это борт на Ледяной, он всегда проходит над нашим домом, – сказала Надя. – Сейчас половина десятого.

Андрей встал, нашел на столе папиросы и спички, закурил, потом налил холодного кофе и подошел к окну. Отсюда хорошо было видно гряду сопок, замыкающих с севера котловину, где лежал поселок. Над белыми вершинами их торчали кекуры, а выше, в зеленоватом небе, неподвижно висело одинокое облако. Где-то за сопкой поднималось солнце, и лучи его подсвечивали облако розовым и синим.

Неслышно подошла Надя и опустила ладони с переплетенными пальцами Андрею на плечо.

– Я никогда не видела живых ежей, – сказала она. – А говорят, эти сопки похожи на них.

– Да, похожи.

– Сегодня улетишь?

– Сегодня. Если будет погода.

– Когда это облако, обычно день солнечный.

– Облако-талисман. Посмотрим. Надя промолчала.

Андрей осторожно освободился от ее рук, отошел, сел на тахту.

– Беда-то какая, – тихо сказал Андрей. – Где дом наш и хлеб.

– Что?

– Познакомиться нам с тобой было надо или на два года раньше, или, может, через… Так в семьдесят пятом…

И опять Надя промолчала.

Этот смутный и страшный день все же начался и медленно набирал силу. Облако в самом деле оказалось талисманом. Солнце висело над сопками, уже собираясь скатываться вниз, и последние его лучи плясали на снегу, и от них шли мириады брызг. В отделе перевозок плавал папиросный туман.

– Сообщайте друг другу последние истины, – сказала Леля. – Я займусь делом.

Она забрала у Андрея билет и унырнула в табачный туман его регистрировать.

В углу, в клубах дыма, на рюкзаках и раскинутых спальных мешках сидели бородатые парни. Один держал в руках видавшую виды гитару. Второй, поглядывая на остальных, поблескивая зубами в улыбке, на разостланной газетке расставлял стаканы, соленые огурцы, колбасу, бутылки «Зверобоя». Это были те, кто прошел полевой сезон, и теперь начальство перебрасывало их на зимнюю капитальную разведку куда-нибудь за сотни верст, где сейчас в сторожких замерзших лиственницах стоят натянутые на каркас большие палатки, над крышами палаток торчат трубы и из труб не идет дым, потому что все на разведке, где ухают взрывы и вышвырнутый из шурфов грунт темными веерами усеивает снег, и вздрагивает тайга, а вечером эти палатки будут светиться насквозь, и видны звезды и людские тени, отделенные от мороза тканью палаток. Весной же они снова очутятся здесь, и вертолеты расшвыряют их на лето по тундре, тайге в нехоженые места. Извечный цикл работяги при геологии. Тот, с гитарой, с улыбкой смотрел на накрывающего «стол» товарища, дергал тихонько струны и пел: