Патрик Уайт - Древо человеческое

И тут старик, блуждавший вместе с ней по лабиринтам ее воспоминаний, понял, что горе так и осталось только его горем. Он вспомнил ноги маленького Рэя, с которых сыпалась светлая полова. Выходит, я приехал к ней за помощью, а не помочь, сообразил он. И почти с ужасом взглянул на эту неряху.

– А на самом деле я была просто рабыней, – проговорила она, тяжело дыша. – Только сперва я этого не сознавала. А когда поняла, стала искать, кто бы меня освободил. Я все искала и искала.

Старику не терпелось поговорить о сыне, о мальчике, которого он все же немного знал, и услышать что-то доброе о нем, вернее, о самом себе, и он спросил:

– Так сколько же времени вы знали Рэя?

Глаза женщины по имени Лола неподвижно глядели на старика.

– Всю жизнь, – убежденно сказала она. – Я узнавала его то в одном человеке, то в другом. Иногда глядела ему в глаза и пыталась увидеть, что там у него внутри, но ничего у меня не получалось. А когда он умер, я обхватила его, притянула к себе, и тело было как всегда, только потяжелей, чем у мужчины, получившего то, что он хотел, они ведь засыпают после этого.

– Вы богу молитесь?

– Хватит, не хочу больше никакого рабства, – взвизгнула Лола. – Да и что вы знаете о боге?

– Не много, – ответил старик. – Но, надеюсь, в конце концов что-то узнаю. Что ж еще стоит узнавать?

– Ох, нет у меня больше терпения, – сказала Лола, запустив пальцы в свои неживые волосы. – Иногда думаю, вернусь-ка я домой. Хочу посидеть спокойно. Вроде я там была свободнее. А может, я все забыла? Или мне это теперь только мерещится? Там, на равнине, стояло несколько сухих деревьев. Хочется мне посидеть возле курятника. И ничего там больше нет, – добавила она. –Только простор. Это лучше, чем молитва.

– Это – свобода. Но молитва и есть свобода, так и должно быть. Если у человека есть вера.

– Нет, – крикнула она. – Нет, нет, нет!

Кровь бросилась ей в лицо.

– Все пытаетесь подловить меня, – сказала она. – Но я не дамся.

– Как я могу вас подловить, – спросил он, – когда сам попался? Связан по рукам и по ногам.

– Ох уж эти старики, – проворчала она, – хуже нет. Воображают, что разговорами докажут, какие они сильные. А мне никакие не нужны, ни сильные, ни старые, никто.

Глаза ее заблестели, она видела себя в этом бескрайнем просторе. Она дышала по-детски легко.

– Ма-ам, – позвал ее, войдя, маленький мальчик. – Ма-ам!

– Чего тебе? – сразу приостановив свободное дыханье, спросила она.

– Я хочу сыру.

– Сыру нет, – ответила она.

– Немножечко.

– Маленькие мальчики не едят сыр на ходу.

– А я ем, – сказал он.

– И очень плохо.

Выдержав паузу, женщина вышла в кухоньку, взяла там жестяную банку, расписанную цветами, и, вынув из нее кусочек скользкого сыра, срезала корочку.

– На, – сказала она. – Больше нет.

Мальчик не сказал «спасибо» – он получил то, что ему полагалось. Надо же его кормить.

Старик молча глядел на него. Точь-в-точь его сын. Он чуть не сказал матери: «Могу предсказать, что вас ждет», но разве она поверит? Поэтому он обратился не к ней, а к мальчику:

– Ты знаешь, кто я?

Это было глупо, он сразу почувствовал.

Мальчик посмотрел на него и ответил:

– Не знаю.

Он набил рот сыром, и видно было, что он и не хочет знать.

– Рэй никогда не говорил о вас, – сказала женщина вяло и беззлобно.

Она приглаживала живые волосы мальчугана и улыбалась, вдыхая их слабый запах.

– Это твой дедушка, – сказала она. – Он приехал к нам в гости.

Зря это она, подумал старик.

– Зачем? – спросил мальчик.

На это никто не смог ответить.

Мальчик дернул головой, высвобождаясь из рук матери.

– Не нужен мне никакой дедушка! – Он подозрительно относился ко всему, кроме еды и развлечений, особенно к чему-то неизвестному, что могло поколебать его уверенность.

– Ты дерзишь, – сказала мать без тени упрека.

Старик получил по заслугам.

– Иди сюда, я тебя причешу, – сказала мальчугану мать; она была просто влюблена в его волосы.

– Не хочу, – сказал мальчик. – Потом.

– Ну, хоть чуть-чуть, – упрашивала мать, взяв маленькую щетку с ручкой. – Не упрямься, Рэй.

Значит, и этот тоже Рэй.

– Не хочу, – повторил мальчик. – И щетка эта – девчонская.

– Ну, что с ним поделаешь? – с нескрываемой радостью сказала мать.

И старик тут же понял, что от этого рабства ее не нужно освобождать. Ее опьяняла любовь и запах ребячьих волос. И потому он встал и ушел.

Когда он проходил по коридору, покрытому потертым коричневым линолеумом и казавшемуся от этого еще темней, женщина по имени Лола бегом догнала его и сказала: