Мюррей Бейл - Эвкалипт

В комнате, вдвоем с ним, австралийка оценивала свое непоколебимо хорошее здоровье и видела впереди аккуратно размеченное будущее: будущее, залитое солнцем и подчиненное законам перспективы. И тем не менее спустя неделю ее вновь потянуло в дорогу. Добродушно поулыбавшись множество раз, она объявила, что ей пора. Мужчина изумился, даже накричал на нее. Но она уже решилась — хотя, поглядев из автобуса на его удаляющуюся фигуру, вдруг нежданно-негаданно расстроилась.

В Лондоне в самые неожиданные моменты она словно наяву видела перед собою комнату в Корунне, что издалека казалась втиснутой под углом промеж черных скал. То и дело видела своего возлюбленного — и в глубине комнаты, и крупным планом. Это же их комната! У него было длинное, вытянутое лицо и волосатые плечи; ей нравилось торжественно-благоговейное выражение его глаз. Она чувствовала его губы, слышала его голос.

За всю свою жизнь человек встречает тысячи и тысячи людей самых разных; женщина — тысячи и тысячи мужчин самых разных оттенков кожи, и во много, во много раз больше, ежели постоянно разъезжать по разным частям света. Но даже тогда, из великого множества людей, что в среднем встречает человек на своем пути, крайне редко почти сразу возникают обоюдная гармония и общие интересы. При всей широте выбора риск непомерно велик. А ежели случается чудо, так за него надо обеими руками хвататься! Возможно, подсознательно понимая это, австралийка однажды утром спозаранку в приступе шаловливости оттаскала возлюбленного за уши, а тот подлил масла в огонь, картинно покатившись по полу в невыносимой агонии.

В Лондоне она поняла — ей не следовало уезжать. В самый непредсказуемый, бесконечно-важный миг человеку дается один-единственный шанс: так вот это он и был.

В Корунне лил дождь. Она бежала по улицам, заглядывала в кафешки. Завсегдатаи только плечами пожимали. Она подробно описывала своего испанца. Все утро просидела с горячим шоколадом за их любимым столиком. А на третий день поднялась к зеркалу в башне, надеясь узнать, где он. И ничего не увидела. Черноту — и только.

Уже повернувшись уходить, она краем глаза заметила свое отражение: фигуру со спины, почти в точности похожую на нее. Она замерла — и увидела себя в зеркале пятнадцатью, двадцатью годами старше. Одна-одинешенька, с мускулистыми ногами, она тащила тяжелую сумку с покупками, из коих наружу торчал пучок сельдерея; а рядом росло тоненькое деревце, не слишком высокое, с темно-зелеными, пестроватыми листьями.

Эллен сошла с башни вниз.

Его по-прежнему не было. Девушка вдруг осознала, что даже имени его не знает. Что же ждет ее в ближайшем будущем? Даже задумываться страшно… а будущее между тем стремительно надвигается. С другой стороны, Эллен отнюдь не хотелось, чтобы ее жизнь превратилась в обширное пустое пастбище.

И у себя в комнате она не находила покоя — точь-в-точь та девушка из Джилонга.

Эллен нацарапала записку. «Нам надо поговорить. Твоя несчастная дочь». И просунула ее отцу под дверь.

Вы только представьте, как тяжко пришлось первой белой женщине, родившейся в Новой Гвинее. Те, кому посчастливилось появиться на свет такими, как все, даже вообразить не в состоянии, насколько это изматывает. Сперва — сияющее белизной дитя подрастает на плантации, затем — пансион в Брисбене, после того — всевозможные работы и романы, и наконец — брак с пижонски одетым итальянцем. Незримый психологический груз, ее обременяющий, можно сравнить с ношей всех тех островитянок, что обречены до самой смерти таскать на головах громадные вязанки хвороста либо грозди зеленых бананов.

Живи она в Брисбене, ее бы многие знали.

Дородная (прямо-таки громадина!), она щеголяла в платьях-халатах, веселеньких цветастых размахайках; здоровущие кольца у нее в ушах раскачивались и позвякивали на каждом шагу. Волосы ее из бутылочно-блондинистых сделались грязно-серыми. В силу неведомой причины белая кожа в тропиках — явление инородное. Лицо и руки женщины огрубели от жары и влажности, а вот улыбка — короткая, сдержанная сохранила все свое очарование.

В Брисбене она держала ювелирный магазинчик в одном из городских торговых пассажей. Нежданно-негаданно, едва ей перевалило за пятьдесят, муж бросил ее ради другой. Примерно в то же время у нее диагностировали первые меланомы на щеке и шее. Она подробно проинструктировала сына (у сына было полным-полно своих проблем, как с немногочисленной семьей, так и с собственным розничным магазином в ближайшем пассаже) и заставила его пообещать — даже на Библии поклясться! — что после ее смерти он развеет прах покойной в садике ее ненавистного экс-супруга.