Данила Давыдов - Опыты бессердечия

Я тоже заснул. Но шорох пробегающей под ухом мыши разбудил меня посреди ночи.

Было очень тихо. Мне показалось, что это не постоялый двор, а степь, мы ночевали в ней целый месяц и забыли запах человеческого жилья. Цель нашего путешествия отошла на второй план, хотя и не была забыта, просто уже неделя пути через степь настолько отдалила нас от всяких целей, что важным казался лишь переход. Это была странная степь – почти лишенная растительного покрова, но казавшаяся живой и дышащей, и чувство постоянного присутствия другого существа, непонятного и чужого, осталось как самое неприятное воспоминание за весь переход.

Оглянувшись, я понял, что все, кроме меня, спят мертвым сном. Старейший из нас посапывал, а самый младший постанывал, ему снилось нечто неприятное, иногда он неразборчиво говорил одну-другую фразу сквозь сон. Под самым потолком было маленькое окошко, но луна, видимо, находилась сейчас с другой стороны, потому что только несколько слабых звезд представали источниками света. Тем не менее, от окошка шло столь характерное для поздней ночи мерцание, и оно самым неожиданным образом преображало лица моих спутников. Мне казалось, я могу читать их мысли, но что это были за мысли. Я отвернулся к стене и попытался заснуть вновь, но сон не шел. Голова была забита дурацкими песенками, детскими стишками и считалками, отрывками заученных давным-давно молитв, нравоучительными историями без начала и конца. Все это всплывало в произвольной последовательности из самых глубин моей памяти. Мерцание превратилось в яркий свет, хотя я понимал, что это лишь игра моего восприятия, результат усталости, не более. Мышь пробежала мимо еще раз, может быть, это была и не мышь, а какой-нибудь иной, местный зверь, также обитающий под крышами человеческих обиталищ и ворующий остатки жизни, судьбы и счастья, чтобы припрятать их в своей глубокой норе. Мои конечности похолодели, мной овладела апатия, и тут я окончательно проснулся.

Я не мог двигаться. Все члены одеревенели. Слух обострился необыкновенным образом.

За дверью послышались осторожные шаги двух людей, судя по всему, мужчины и женщины. Женщина шла первой. Она приотворила дверь и тут же закрыла ее, но мне хватило и мига, чтобы узнать служанку нашего хозяина. Мужчина, наверное, слуга, подумал я, и тут же мужской голос прошептал несколько слов, я узнал хозяйский голос. Я четко понимал о чем они говорят, хозяин спросил: спят ли они. Да, ответила служанка, их непросто теперь будет разбудить. Вот хорошо, обрадовался хозяин, я ломал голову, как у меня получается их понимать. Хозяин со служанкой удалились, вновь стало тихо, но новое чувство доносило до меня ржание лошадей и треск горящих поленьев на другом конце города. Много мужчин, чувствовал я, движутся сюда с недобрыми целями.

В воздухе царствовал пряный запах. Мои спутники, казалось, превратились в собственные портреты, вытканные на коврах, я задумался, разрешено ли в этой земле изображать людей.

Внезапно я услышал скрип во дворе, будто что-то делали с воротами, странно – скорее закрывали, чем открывали, но кто станет закрывать ворота среди ночи. Тут я вспомнил, что ворота все время были открыты. Послышался стук копыт, приглушенные крики, вот приблизился кто-то к постоялому двору, крики обрели четкость и суровую чистоту звучания. Сразу же в доме началась суета, разнеслись визги, и топот ног, и захлопали двери, миг – уже и выстрелы раздались под самым носом, уже и мольба о помощи, неизвестно к кому обращенная – за стенкой, что близ меня. С крыши упал тяжелый предмет и громко ударился о землю.

Шум нарастал, он уже доносился из-за двери. Я вновь попытался встать, но не был способен пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже чуть приподнять голову. Дверь треснула и упала, выломанная чьим-то мощным ударом. В комнату ворвалась толпа людей с факелами, за ними семенил испуганный хозяин. Оставьте их, говорил он дрожащим голосом, и я понимал его слова, как понял ответ ворвавшихся, хотя те вообще ничего не говорили, просто – схватили одного из моих спутников и перерезали ему горло ножом. Я лежал, открыв глаза, ко мне бросились двое или трое, но тут же застыли в недоумении, да он помер, сказал юный абориген, указывая на меня пальцем, в это время остальные методично убивали моих спутников, и никто из них не проснулся перед смертью. Молчаливый воин пнул меня ногой, а другой – ткнул копьем в мой живот, я ощутил острую боль и на мгновение забыл о творящемся вокруг побоище. Хозяин закрыл меня рогожей. И я долго ничего не слышал, только неясный скрежет, подобный шелестению стрекозиных крыл, не давал мне потерять связь с миром.