Глеб Горбовский - Вокзал

— А фрак наденьте. И вот вам галстук. Приставьте к груди. — Подал картонный муляж на веревочке. — Подвесьте, подвесьте. В хорошую полоску нарисован. Солидно и современно. А главное — бесплатно. Как приложение. Так что водружайте…

Моисей повел дядю Сашу в «ателье». На эстрадке заставил Валуева долго пятиться, затем дернул за руку вниз, усадил задумчивого клиента на табуретку.

И мгновенно Валуев словно лом проглотил — закостенел, удлинив шею, задрав подбородок и вылупив глаза. Моисей еще только снаряжал к действию свой фотоагрегат на трех, с металлическими копытцами, ножках, а дядя Саша, глядя в зачехленное дуло аппарата, обмер. Не размагнитился он и тогда, когда в «ателье» не вошел, а, можно сказать, въехал на троечке шумливый, при орденах и медалях, залихватский субъект лет сорока пяти. Темно-синие галифе, гимнастерка под ремень, сапоги гармошкой с донельзя обжатыми книзу голенищами; русый чуб, обсыпанный сединой, и — ни грамма живота — поджарый, жилистый, лицо в резких, мужских морщинах.

— Живыя имеются-я?! — словно команду подал. — Гей, частный сектор! Здорово, дед Моисей. Требуется нарисовать меня в лучшем виде. К Ноябрьским праздникам. На семейную доску Почета. Шикарный чтобы портрет! Уловил, художник, или повторить? Химикалии имеются?! Бумага мою личность выдержит?!

— Располагайтесь, товарищ Коршунов… Сейчас и запечатлею. При всем вашем параде. Немного терпения…

Дядя Саша тем временем сидел, не шелохнувшись, глядя в одну точку. И только крупные уши его с появлением шумного клиента заметно зашевелились, будто на них ветром подуло…

— Кто это у тебя, такой серьезный? Небось, выпиваете в рабочее время? Ох, частный сектор, частный сектор… Так бы и ликвидировал вашу лавочку, да руки не поднимаются. Умелец ты, дед Моисей, редкий умелец. Подожду, пока сам не помрешь… Стойте, батюшки! Да это кто ж такой тут расселся?! Что, думаю, за статуй торчит? Да никак и впрямь — Сан Саныч?! Ну, здравствуй, почмейстер! Значит, освободили тебя? Правильно, все по справедливости, выходит. А кто, думаешь, Фросе твоей письмо подписывал? То-то и оно, брат! Без Коршунова лежал бы ты сейчас где-нито на нарах… И фотографировали бы тебя не так, с галстуком, а по всем правилам: фас и профиль…

— Спасибо вам, товарищ Коршунов… Сейчас вот только сфотографируют меня… Дак и хоть в ноги вам! Хоть что…

— Все! Обессмертил! — хлопнул в ладоши Моисей. — А снимочки завтра, уважаемый. Вы свободны.

— Дорогой товарищ Коршунов… — начал медленно и в то же время истово подниматься с табуретки дядя Саша.

— Ну, здравствуй, голова! Здравствуй, неудачник… Хотя какой ты неудачник?! Ведь живой-здоровый!

— Неужто это вы, товарищ Коршунов?.. Защитник мой…

— Собственной персоной! Аркадий Иванович! Коршунов! А ты как думал? Сейчас пойдем, дорогой… У меня день рождения нынче. Троих бывших партизанчиков наскреб. Со всего района… Разлетелись кто куда, ястребочки. Будешь четвертым. Ты хоть и не полный, так сказать, не целиком… Не чистых кровей партизанских… А все ж таки — человек свой! Нашенский. И пошли, стало быть! Вот только снимусь при параде. И айда! Вспомянем все как есть… Кого за здравие, кого за упокой. Принимаешь приглашение?

— Да я что?.. С превеликим я… Только мне документ выправить необходимо. Без паспорта я, товарищ Коршунов… маюсь.

— В колхоз, что ли, вступил?

— Да нет, не вступил. На почте я, в Гнилицах.

— А как же без паспорта? Утерял?

— Ни-ни! Со мной он… То есть — временный, который просроченный. Заменить бы его…

— Во проблема, понимаешь! Я его к столу партизанскому приглашаю, а он мне про паспорт заливает… Смотри, штемпель, обижусь!

Дядя Саша жалобно вздыхает. Потом вымученно улыбается:

— Пойдемте со мной, товарищ Коршунов… Сведите меня, Христом-богом умоляю! Боюсь я… Отвык. Все один да один в жизни своей…

— А Ефросинья твоя? Или умерла?

— Да не дай бог! Чего ей сделается?.. Дома она. Только совсем охромела. На дальние расстояния не пригодна уже…

— А то бы ты, значит, с ней в милицию пошел? За ручку? Ну, Валуев! Ну, голова… Да ты оглянись, браток! Война кончилась… Ишь, оробел человек…

— Оробеешь, ежели без прав.

— Во, заладил! Достанем мы тебе паспорт. Не горюй. Ну, оштрафуют малость…

— Это бы хорошо! Я и денежки вот принес. Фрося завязала.

— Откуда у тебя денежки в Гнилицах?

— Скопила баба… Едим с огорода теперь… Картошечка… Огурчики.

— Да-а, в войну, брат, людей не штрафовали. В войну, если ты чего просрочил или проштрафился как… Разговор короткий был. Теперь чего не жить. Жизнь мирная — волокита бумажная…