Адольфо Биой Касарес - Дневник войны со свиньями

– А потом я могу уйти, доктор?

– Вне всякого сомнения. После небольшого отдыха. Вы мне тут несколько минут отдохнете с полным удобством, на кушетке. Кто нас торопит?

– Меня ждут, доктор.

– Поздравляю вас. Не все могут сказать такое.

– Несколько минут, доктор? Сколько?

– Женщины и дети не сдерживают своего нетерпения, но мы, мужчины, научились ждать. Хотя нас абсолютно ничего не ждет, мы ждем.

– Потрясающая мысль! – заметил Видаль.

– Вот и прекрасно, – сказал врач. – Просто укольчик. Ну-ка, вы мне не двигайте ручкой. Дома вы мне выпьете чашку кофе с молоком да стаканчик фруктового сока и будете как новенький. Надо возместить потерю жидкости.

«Несомненно, Нелида уже у себя на улице Гватемала. А если она все же не вернулась?» – подумал Видаль, но отверг эту мысль, она была ему нестерпима.

– Готово? – спросил Видаль.

– Теперь вы закройте глаза и отдыхайте мне, пока я вас не подниму, – ответил Каделаго.

Почему бы не послать к черту этого субъекта и не уйти сразу? Видаль был утомлен, немного даже пал духом и не решился отказываться от предоставлявшихся ему отсрочек – одна за другой, каждая будет последней и очень короткой. Таким вот образом посещение больницы продлилось, превратилось в некий кошмар с бесконечным самооправданием и вспышками тревоги. В конце концов он, очевидно, уснул, потому что ему привиделась кучка парней – среди них он узнал убийц газетчика, – которые восседали на высоких подмостках, как некий грозный трибунал, куда его вызывали.

– Что случилось? – спросил он.

– Да ничего, – удрученно проговорил доктор Каделаго. – Я возвращаю вам свободу.

Видаль еще зашел в палату – проститься с Аревало.

Он полагал, что, вырвавшись на волю и направляясь на улицу Гватемала, почувствует огромную радость. Нетерпение смешало в его уме этот момент с другим, более отдаленным во времени и куда более желанным, – моментом встречи с Нелидой. Но едва он вышел за порог больницы, как понял, что такая встреча, хотя она и возможна, не бесспорна, и ему стало грустно. Желая избавить себя от разочарования, он заранее настраивался на худшее. По улице Сальгеро он вышел на улицу Лас-Эрас. Зачем связывать Нелиду с подыхающим животным? Никто из них двоих ничего не выиграет: ее ждет разочарование, которое он может предвидеть, но не предотвратить… Рей и Данте внушили ему отвращение к старости. Ему показалось, что его чувство к друзьям уже не то, что прежде. Да и они стали не такими, какими были. «Со временем все изменяется. А больше всего – люди». Ему представлялись пережитые во сне, уже исчезающие картины – помост с судьями, на котором опьяненный гневом прокурор обвинял его в том, что он стар. Воспоминание об этом недолгом сне после сдачи крови вселило печаль. Нет, он не стал как новенький, он ощущал изрядную слабость и думал, что от печали вряд ли его вылечит фруктовый сок, о котором говорил доктор. Старость – горе безысходное, она лишает прав на желания, на стремления к чему бы то ни было. Откуда взять иллюзии для того, чтобы строить планы, если, осуществив эти планы, ты будешь уже не в состоянии ими насладиться? Для чего идти на улицу Гватемала? Лучше возвратиться домой. Но, к сожалению, Нелида будет его искать и потребует объяснений. Люди молодые не понимают, до какой степени отсутствие будущего лишает старика всего того, что так важно в жизни. «Болезнь – это еще не больной, – думал он, – но старик – это сама старость, и другого исхода, кроме смерти, у него нет». Предчувствие беспросветного отчаяния неожиданно его ободрило. Он ускорил шаг, чтобы поскорее прийти к Нелиде, прийти раньше, чем это ощущение, как воспоминание о сне, рассеется; именно потому, что он ее так сильно любит, он убедит ее, что любовь к такому старику, как он, – иллюзия.

Он услышал взрыв – возможно, где-то поблизости взорвалась бомба. Потом громыхнуло еще два раза. В стороне Ретиро, быстро распространяясь снизу вверх, багровое зарево окрасило небо.

Видаль включил свет, осмотрелся вокруг, заглянул в спальню, торопливо обошел всю квартиру. Вероятно, над ним подшучивают – вот-вот откуда-нибудь появится Нелида и его обнимет. Но вскоре он понял, что придется, видимо, примириться с мыслью, правдоподобие которой с каждым мгновением возрастало, что девушка не вернулась. Ситуация, сказал он себе, не слишком драматическая, он был уверен, что настанет день, и, вероятно, настанет скоро, когда он и не вспомнит об этой тревоге (если с Нелидой ему повезет), но пока, по причинам, которым он, не понимая их, покорялся, все это было невыносимо. «Нет, я ее не оставлю с этим ресторанным музыкантишкой», – заявил он.