Павел Крусанов - Сим победиши

Утром Клюкву остановили солдаты. Бронетанковая часть готовилась к показательным стрельбам перед министром войны, – не зная пути, Клюква вышла на полигон. Чтобы замарашка не угодила под стальные гусеницы или осколок снаряда, ее заперли в хозяйственной землянке, но с помощью совка Клюква легко выбралась наружу. За вересковым редколесьем зеленело молодой травой поле; на поле замерло стадо огромных ревущих ящеров – министр войны презирал казенный подход к делу. Клюква, словно подхватили ее сильные крылья, спешила туда, куда не довез поезд: вокруг вздымались взрывы, хрипели динамики в доисторических глотках, выли дизельные моторы, лопались с треском фанерные панцири, – но крылья проносили ее сквозь столбы дымящейся горячей земли невредимой.

Министр войны был доволен – танкисты стреляли сносно, из ящеров рассыпались большие, камуфляжно расписанные яйца – десант условного врага, – от меткого попадания осколка или пули взрывавшиеся снопами магниевого огня и цветного дыма; он так увлекся, что, разглядев в бинокль Клюкву, не остановил представления.

– Полагаю, обдристалась, – бесстрастно сообщил он и распорядился: – Если выживет, отправить в баню.

Министр войны был веселый человек. В кармане кителя он неизменно носил фляжку с коньяком и коробку фундука в сахаре. Ему было тридцать пять, он был боевой генерал, храбрый воин и приемный сын Отца Империи, но душа его оставалась моложе заслуг – черная кровь честолюбия почти не обуглила его сердце: он любил праздники, не боялся новостей и откровенно скучал с подчиненными. Женщины сгорали в пламени его простодушного величия, но вскоре, обиженные, они отползали воскресать в тень обжитых будней – министр войны не умел находить в них что-либо, кроме того, чем гордились их тела.

Клюква выжила.

Вместо цыганских обносков каптенармус выдал Клюкве солдатское белье и полевую форму; жена бронетанкового полковника с торопливым усердием – своенравный генерал не терпел проволочек – самолично расчесала ей волосы, дивясь кошмарным желтым ее глазам с козьими горизонтальными зрачками. Готовый к потешному допросу, с адъютантом, увитым косицами аксельбантов, с фляжкой и коробкой фундука в сахаре министр войны ждал арестантку в кабинете полковника.

Никогда прежде Клюква не видела ничего подобного: белый, как митра иерарха, мундир блистал золотом погон, петлиц и галунов, регулярный строй пуговиц соперничал с бенгальскими огнями, расставленными на снегу, багряные струи лампасов текли по отутюженным брючинам на лаковые ботинки – все это казенное, но столь артистическое великолепие законченно венчало светлое лицо беспечного баловня судьбы. Сердце Клюквы замирало в великом немом восторге.

– Кто послал? Задание? – Министр войны оценивал пленницу веселым жестоким взглядом.

Клюква молчала: из глаз ее текли счастливые слезы, застывая на защитной гимнастерке низками мелкого жемчуга, в пепельных волосах простреливали голубые молнии.

– Если ты так прекрасно молчишь, то каковы же будут слова? – удивился министр войны.

Адъютант записал услышанное для истории. За окном, под голосистую строевую, четким и тяжелым шагом маршировали в столовую танкисты.

– Тебе повезло, – сказал генерал, – ты жива. Похоже, ты даже не очень испугалась.

– Вместо меня умирает другой человек, – сказала Клюква. – Ему распороло живот горячее железо.

За окном было небо, и ветер в небе был виден. Белый, как фотовспышка, генерал глотнул из фляги и пошевелил мокрыми губами.

– Ты ошибаешься. Стрельбы прошли без чепе.

– Я не умею ошибаться, – сказала Клюква.

Министр войны отправил адъютанта проверить показания. Ценя в себе природу человеческую, он не различал те письмена ближней жизни, бегущие вдоль кольцевого края бытия, которые читали сквозь желтую радужину козьи зрачки арестантки. Существуя в образе череды омонимических игр, письмена эти ненадолго сбрасывали форменную кожу и открывали содержание владельцу ключа, знатоку верного ракурса, чтобы затем опять обернуться мельканием теней и дымным однообразием рельефов.

– Так точно, – вернувшись, доложил адъютант, – один солдат ранен. Полковник скрыл – испугался за показатели.

– Тяжело?

– Никак нет. Даже не терял сознание.

– К утру умрет, – сказала Клюква. – Он сорвался и скользит к границе – его уже не спасти.

Министр войны не знал тайных знаков жизни, но понимал простые желания женщин – он заглянул в глаза тщедушной Клюкве, которую баня и расческа едва не сделали красивой, и протянул ей коробку фундука в сахаре.