Генри Миллер - Нексус

Но, оставшись один, я оценивал свои слова и поступки более трезво, и тогда мной овладевало чувство, что я отщепенец. «Меня не понимают», — повторял я, имея в виду, что не понимают сейчас и не представляют, кем я могу стать в будущем. На них производила впечатление всего лишь маска, которую я носил. Именно ей приписывал я свою способность производить впечатление на людей. Ведь с ними говорил не я, а некая персона, которой я умело управлял. Любой человек с толикой интеллекта и способностью к лицедейству мог освоить эту игру. Детский трюк, если подумать. И все же, хотя я был уверен в своей правоте, иногда в душу закрадывалось подозрение: а вдруг за маской фигляра все-таки таится мое подлинное лицо?

Так я расплачивался за то, что жил один, работал один, ни разу не встретив родственную душу и не приблизившись к тайному кругу посвященных, которым мог поведать свои сомнения и противоречия и если и не разрешить их, то хотя бы подвергнуть анализу.

Эти странные личности из мира искусства — художники, скульпторы, особенно художники, — я не сомневался, что мне будет легко в их обществе. Суть их творчества доходила до меня неким таинственным образом. Используй они слова, я был бы более озадачен. Хотя их мир отличался от нашего, но составные части были те же: скалы, деревья, горы, воды, театр, труд, игра, костюмы, богослужение, молодость, старость, распутство, кокетство, притворство, война, голод, пытки, интриги, порок, похоть, радость, печаль. Тибетский свиток с мандалами [122], с богами и демонами, с таинственной символикой и традиционными цветами был так же близок мне, близок какой-то сокровенной части моей души, как нимфы и феи, реки и леса европейского художника.

Но искусство Индии, рожденное горами, было мне ближе китайского, японского и тибетского искусства. (Словно горы забеременели от мечты и родили тоже мечту, используя поселившихся в них смертных как суррогатных родителей.) Меня влекла, если можно так выразиться, исполинская природа этих творений, она отвечала потаенной страсти моей натуры. Ничто из созданного моим народом так не потрясало меня, никогда я не ощущал в творчестве своих соплеменников присутствие такой глубокой религиозной идеи или мощного эстетического импульса: у нас не найдешь величественной архитектуры, священных танцев и прочих ритуалов. Мы живем в огромном муравейнике и думаем только о том, как бы облегчить себе жизнь. Все эти гигантские мосты, огромные дамбы, уходящие ввысь небоскребы оставляют меня равнодушным. Только Природа может внушать благоговение. А ее мы постоянно уродуем. Сколько раз пускался я в путь в поисках необычного и всегда возвращался ни с чем. Ничего нового, ничего удивительного или экзотического. Хуже того: нет ничего, перед чем можно склонить голову, чему хотелось бы поклоняться. Я чувствовал себя изгоем в земле, где все носятся как сумасшедшие. Я жаждал найти то, что мог боготворить, обожать. И еще у меня была потребность в единомышленниках. Меня же окружала пустыня из стали и железа, акций и ценных бумаг, валового сбора и товарной продукции, фабрик, заводов, складов, пустыня из скуки, неиспользованных возможностей, любви без страсти, да и без самой любви…

Прошло несколько дней. Звонок от Макгрегора.

— У меня для тебя новости, малыш.

— Что такое?

— Моя крошка ходит вокруг меня кругами. По своей инициативе. Не знаю, что на нее нашло. Ты ведь не разговаривал с ней?

— Нет. По правде говоря, мне и подумать о ней было некогда.

— Вот сукин сын! Но ты все же принес мне удачу. Вернее, твои картинки. Ну, те японские гравюры на стене. Я купил парочку похожих и послал ей. На следующий день она позвонила. Голос ее дрожал от волнения. Сказала, что и мечтать о таком не могла. Я рассказал, как ты вдохновил меня на покупку. Она сразу навострила ушки. Удивилась, наверное, что у меня есть друзья, которые разбираются в искусстве. Теперь мечтает познакомиться с тобой. Я сказал, что ты очень занятой человек, но я все же попробую связаться с тобой и попросить разрешения зайти как-нибудь вечерком. Забавная девчонка, правда? Теперь все зависит от тебя. Положи на видное место книги. Ну, такие, которые я никогда не читаю. Помни — она школьная учительница. Книги для нее много значат… Что скажешь? Ты рад? Говори же.

— Думаю, все замечательно. Смотри, как бы тебя не окрутили.

— Буду счастлив. Но с ней надо действовать осторожно. Ее нельзя торопить. Ни в коем случае. Это все равно что пытаться сдвинуть каменную стену.