Юз Алешковский - Рука

Задник упал. Ио сцене проехал трактор, вытащивший бричку Чичикова из колдоебии и грязищи Российской истории. Сам Чичиков задумчиво, как обезьяна, качался на качелях на месте задника, как бы подводя итог своей безнравственной, напрасной, бесплодной деятельности и шарахаясь то влево, то вправо, хотя перед ним путеводительно фосфоресцировал и искрился портрет изобретателя научного коммунизма… Из-за кулис донеслась до Пашки «Дубинушка», замешанная на «Интернационале», и на сцену вышла плотная толпа оживших мертвых крестьянских душ. Они несли над собой транспарант «Слава колхозному строительству!» и чучела порочных персонажей великой поэмы Гоголя. Сам автор поэмы, сидевший в сторонке на пьедестале, вдруг порывисто встал, словно завороженный чудившимся ему в корчах горевшей рукописи изумительным и долгожданным синтезом.

Гремели литавры. Через всю сцену провели бородатых дядеи и бедрастых бабенок, прикованных друг к другу цепями антинародных предрассудков. Это уходило со сцены истории под гиканье и свист бывших мертвых душ российское кулачество. Уходило с поникшими головами и угрюмыми взглядами исподлобья.

Затем погас свет и с экрана примо в зал помчалась гоголевская тройка. Присутствующие инстинктивно пригнули головы. Кони летели, раздувая ноздри и храпя. Перед ними расступались символические народы и государства, а правил тройкой тоже символический ямщик – здоровенный молодец в тренировочном костюме с бровастой рожей и буквами КПСС на груди.

Зал рукоплескал стоя. Ожившие мертвые души приветственно махали руками почетным гостям города. Пашка, очумев от музыки и танцев, пригласил гостей проследовать на сцену для «стихийного синтеза партии и народа после представления».

Зрители выли в экстазе, когда растроганные встречей, сплелись в радушных обьятиях Пашка с Чичиковым, Манилов и Ноздрев с двумя политическими руководителями, Плюшкин с управляющим горторгом, Коробочка с завоблздравотделом, губернатор и высшие чиновники с иностранными гостями из Болгарии и Монголии, а их жены с Петрушкой и Селифаном. Потрясающая вакханалия кончилась там же на сцене, за столом с изумительной снедью и валютной водкой из магазина «Березка». Пили друг за друга, за шестидесятилетие, за Гоголя и наши вооруженные силы.

Сам балет Пашка строго приказал больше никогда не показывать, ибо великие произведения искусства должны существовать в одном-единственном экземпляре. Декорации было приказано сжечь, а с балерин и балерунов взять подписку о меразглашении слухов насчет продуктового реквизита. Исполнителя же роли Чичикова предупредить, что если он не перестанет сожительствовать в Ноздревьим и Петрушкой, то его не сделают народным артистом РСФСР и переведут в детские каникулы на Деда Мороза…

Бедный Пашка. Не прошли для него даром сорок лет партработы в сплошном раздвоении личности, в разрушении идей дьявола левой рукой и в укреплении ее же правой. Простился я с ним. Очень удивится, получив завтра телеграмму о моей смерти. Не ожидал, скажет, не ожидал. Всплакнет. Откровенно говоря, не торопил я его с рассказом. Чего, собственно, торопиться?..Цепляюсь слегка… Цепляюсь.

Не надо, Василий Васильевич, не надо! Не уговаривайте меня отказаться от «несвоевременного ухода из продолжения жизни». Я покидаю развитое социалистическое общество. Вы свиделись с отцом. Теперь я хочу свидеться со своим, хотя не знаю, дозволят ли… Скорей всего не дозволят. Но я готов принять посмертную муку разлуки. Я заработал ее, я надопрашивал, я наказнил…

Вы же сейчас сделаете то, чего не успели сделать почти полвека назад. Смерть мученическая была бы плодоносней моей прожитой палачевской жизни... Вот я бросаю в камин партбилет, осклизло холодивший мою грудь сорок лет.

Сгорел партбилет. Унесло его черный прах в трубу. Упадет сейчас прах в саду на белые, розовые и черные цветы, на ромашки, бархотки, гладиолусы, граммофончики и георгины… Упадет… Кажется… все…

Держите пистолет. Он уже заряжен. Вам останется только нажать указательным пальцем на вот этот крючок, когда я скажу: «Огонь!» «Пли!» или что-нибудь в этом роде. Выражения я никак подобрать не могу… Возьмите себя в руки! .. Я говорю – возьмите себя в руки, маразматик! Не то я вас возьму! Что вам, впервой убивать, что ли?..

Опять последняя просьба? .. Ну, негодяй! Рассмешили вы меня. По-моему, это последний в моей жизни смех, что, согласитесь, странно. Да еще по такому бездарному поводу. .. Все последнее… Слова последние… вот они – мои последние слова… А уж не из-за отыгрыша вы растягиваете остатки времени? Если так, то ошибаетесь, потому что время мое кончилось. Ваше же продолжается и кто знает: может быть, оно-то и есть теперь – чистое время возмездия! Мне, кстати, это уже неинтересно: