Антон Понизовский - Принц инкогнито

Неожиданно цепко Дживан хватает моё запястье, другой рукой вырывает у меня зажигалку, бьёт о косяк двери, что-то со звяканьем отлетает, Дживан бросает моё сокровище на пол.

— Что случилось, Джованни?.. — Ох, какой у тебя странный, капризный голос, звуки будто расплывчатые, размазанные. — Джованни? Ты где?

Коротышка толкает меня в грудь с такой силой, что я пячусь и, потеряв равновесие, чуть не падаю. Дверь захлопывается.

Опираясь о стену, встаю на четвереньки, ищу в темноте, нашариваю то, что звякнуло, почти невесомый фрагмент (колёсико?) — и через короткое время саму зажигалку. Она изменилась на ощупь: образовалась какая-то неприятная выемка и внутри нечто мелкое, острое, как сломавшийся зуб, как расколотая черепица, рваные листы железа, раздавленные кирпичи, дранка, щепки — сплошное месиво, я в нём вязну всё глубже: выше колен, по бёдра, почти по пояс; дорога назад гораздо труднее, но я стараюсь не падать, не думать о только что пережитой измене, мне надо выбраться из развалин Мессины, покрытых слипшейся и запёкшейся пылью, каменной, известковой: под моросящим дождём извёстка издаёт хлористый запах, как в туалете, где я стою перед зеркалом.

Я стою перед зеркалом. Вижу себя, но не понимаю выражения собственного лица. Моё зрение сделалось избирательным, сузилось, я как будто смотрю в окуляр подзорной трубы, могу двигать эту трубу, наводить её на предметы — и только тогда медленно осознаю, что именно передо мною в данный момент.

В данный момент передо мною розетка. А в руке шпилька. Сейчас радостный огонёк вывинтится из двух чёрных глазков, закрутится вокруг усиков, вылетят пробки, погаснет дежурный свет, останутся только красные лампочки на щитке, пожарная сигнализация засвистит, заревёт, все проснутся, сбегутся — и ты очнёшься от наваждения, ты прогонишь «Джованни», вернёшься ко мне.

Шпилька поменьше, чем в детстве, поуже. Я разгибаю железные усики, делаю букву «П». Примериваюсь, тычу шпилькой в розетку и…

…И ничего. Свет не гаснет. Сирена не воет. Шпилька торчит из розетки как ни в чём не бывало.

Мне боязно прикасаться к железной шпильке голой рукой, поэтому, приспустив пижамный рукав, я беру её через ткань. Поворачиваю так и эдак, скребу розетку усиками изнутри…

«Оба-на!» — гаркает у меня за ухом.

Я чуть не падаю от неожиданности, от испуга: ноги и без того еле держат.

«Хочешь праздник устроить? Какой молодец!»

Это Минька! Амин Шамилов. Мой тайный оруженосец.

«Салют хочешь устроить им? Салют, да?..»

Он рассматривает комбинацию из розетки и шпильки:

«Напряжения нет. Тока нет. Электричество йок. Понимаешь? Фиг с ним, тебе и не требуется понимать…»

Я никогда не любил смотреть людям в глаза — а за одиннадцать лет вообще разучился. Смотрю мимо невидящим взглядом. Но внутри — я ликую: мы с Минькой вместе, это происходит со мной наяву! События разворачиваются стремительно: не успевает Минька произнести слово «салют», как в чёрном небе Сицилии вспыхивают фонтаны, тюльпаны, сыплются блёстки… Мы с Минькой бежим, катимся вниз по склону, за нами погоня…

Я слушаю Миньку вполуха, меня сейчас больше занимают сицилийские приключения, но из отдельных слов и фраз («биомусор», «горите, суки, в аду») понимаю, что он недолюбливает врачей, да и в целом скептически смотрит на человечество; Минька сообразил, что поджог в надзорной палате — моя работа, и горячо одобряет («ты прям террорист! террорист, да?..»). А я, в свою очередь, утверждаюсь в понимании, что это именно Минька пробрался к твоей двери прошлой ночью («забегали, бабуины…»), мы с ним солидарны, мы делаем общее дело, и, чудом уйдя от погони, мы в море, меня ждёт катер с пирокластическими торпедами, нам пора расставаться — и на прощание я дарю верному оруженосцу самое ценное…

Отдаю зажигалку. Минька мной восхищён. Одобрительно хлопает меня, тыкает. Щёлкает, но огня нет. Где-то сбоку находит маленький рычажок: я даже не подозревал, что этот маленький зубчик способен двигаться, — Минька с трудом подцепляет зубчатую лапку ногтем, ругается («заело, ять»), но с усилием всё-таки передвигает на противоположный край прорези. Снова щёлкает — и появляется язычок пламени! Я был уверен, что коротышка испортил мою зажигалку, демонстрирую Миньке фрагмент, найденный на полу, но Минька мне поясняет, что это всего лишь скобка, которая защищала колёсико («кожушок, понял ты? кожушок!») — а весь механизм зажигалки на месте, кремень на месте, колёсико («видишь?») — я вижу, да, колёсико крутится, рычажок нажимается, газ идёт.