Дино Буццати - Искушение Святого Антония

Одной мысли о еде достаточно, чтобы дон Антонио почувствовал жесточайший голод. И тут он видит, как третье облако, растянувшись вширь, принимает форму индейки. Это даже не индейка, а целый монумент, гора мяса, которым можно было бы накормить город величиной с Милан; подрумяненная лучами заходящего солнца, она вдобавок поворачивается на воображаемом вертеле. Чуть в сторонке еще одно, удлиненное и сужающееся кверху облако темно-лилового цвета – ну самая настоящая бутылка.

«Как же совершается грех? – продолжает дон Антонио. – О, чего только не придумали люди, чтобы огорчить Бога! Грешить можно действием, ну, скажем, когда кто-нибудь ворует; грешить можно словами, когда кто-то, например, сквернословит; грешить можно в мыслях… Вот и разберемся по порядку…»

До чего же дерзко ведут себя эти облака! Одно из тех, что побольше, растягиваясь в высоту, стало похоже на митру. Может, это намек на гордыню, на честолюбивые помыслы о карьере? Четко обрисованная во всех своих даже самых мелких деталях, белеет она на фоне лазурного неба, а по бокам – какое внушительное зрелище! – свисает золотая шелковая бахрома. Потом поверхность митры, раздувшейся еще больше, покрывается мелким узором – ну ни дать ни взять папская тиара во всем своем таинственном величии. Бедный деревенский священник, сам того не желая, не может смотреть на нее без зависти.

Игра становится все более тонкой, теперь пошли в ход и вовсе коварные фокусы. Дон Антонио начинает испытывать беспокойство.

В этот момент сын булочника Аттилио вставляет кукурузное зерно в бузиновую трубку и подносит ее к губам, целясь в затылок одного из своих приятелей, но, подняв глаза на дона Антонио, видит, как побелело его лицо. Это производит на мальчика такое сильное впечатление, что он тут же откладывает трубочку в сторону.

«Чтобы отличить, – продолжает дон Антонио, – простительный грех от греха смертного… смертного… Да, почему именно смертного? Разве от него умирают? Воистину так. Если не умирает тело, то душа…»

Нет, нет, думает он, все это неспроста, не по прихоти капризного ветра. Но неужели же владыки ада стали бы утруждать себя из-за него, какого-то там дона Антонио? И все же от фокуса с тиарой явно попахивает провокацией. Не приложил ли к этому руку Князь Тьмы – тот самый, что во времена оны высовывался из песка и щекотал пятки анахоретам?

В этом скоплении паров, почти в самом его центре, оставалось пока еще непристроенным только одно облако. Странно, подумал даже дон Антонио, все вокруг в непрерывном движении, а оно – нет. Среди этой кутерьмы облако вело себя спокойно, флегматично, будто чего-то дожидалось.

Но тут и оно пришло в движение; это было похоже на пробуждение питона, обманчивая медлительность которого таит в себе заряд коварной силы. Цвет у него был перламутрово-розовый, как у некоторых моллюсков. А эти округлые, вздутые щупальца… Какой сюрприз готовило оно, в какую форму намеревалось вылиться? Хотя у дона Антонио вроде бы еще не было достаточных оснований для выводов, особое, свойственное всем служителям церкви чутье уже подсказывало ему, что именно из этого получится.

Почувствовав, что краснеет, он опустил очи долу и стал смотреть на пол, где среди соломенной трухи валялись комки засохшей грязи, окурок (как он сюда попал?), какой-то ржавый гвоздь.

«Но безграничны, дети мои, милосердие господне и его благодать…» Произнося все это, он между тем прикидывал, сколько времени приблизительно понадобится, чтобы картина на небе сформировалась окончательно. Но посмотрит ли он на нее?

«Нет, нет, берегись, дон Антонио, не доверяйся, еще неизвестно, чем это для тебя обернется», – занудно нашептывал голос, рождающийся в минуты нашей слабости в глубине души, чтобы предостеречь нас от ложного шага. Но тут же услышал он и другой голос – мягкий, дружественный, ободряющий нас, когда нам изменяет смелость. И этот голос говорил: «Чего же ты испугался, достопочтенный? Какого-то невинного облачка? Вот если бы ты на него не посмотрел, тогда это и впрямь было бы дурным знаком, знаком того, что помыслы твои нечисты. Это же просто облако, ну сам подумай, какой тут может быть грех? Взгляни, достопочтенный, оно прекрасно!»

На мгновение дон Антонио заколебался. И этого было достаточно, чтобы веки его дрогнули и между ними образовалась маленькая щелочка. Видел он или не видел? Но образ чего-то порочного, непристойного и необыкновенно прекрасного уже отпечатался в его мозгу. Он тяжело задышал от какого-то неясного искушения. Значит, действительно ради него явились эти призраки и с неба бросили ему вызов своими наглыми намеками?