Эдуард Лимонов - Дневник неудачника, или Секретная тетрадь

Но потом успокаивается Эдинька и берет книгу — письма Че Гевары читает. Дошел до последнего письма к родителям и до строчки о «маленьком солдате фортуны двадцатого века» — вдруг взрыв слез — брызги слез, одновременно с уколами во всех корнях волос на всем теле.

«Гордый мой, пышный мой и скромный — испанский Че…»

А то еще пришел как-то гость миллионерова домика — богатый не то индиец, не то иранец, пришел вдруг с ошеломляюще красивой высокой аффектированной девушкой. Миллионеровой экономки подруга по просьбе-приказанию иранца дринк аффектированной сделала, пока она по телефону что-то взволнованно в кожаном кабинете хозяина произносила.

А когда уходили они, то мы встретились глазами и что-то Друг в друге нашли, вдруг открыли, ибо оба потупились и заулыбались. И она смешная, и я смешной. Я знал эту улыбку и чем она оборачивается, но знал также — не реализовать это никак, я — друг прислуги, а значит, между нами классовая стена, и она ушла с этим прилетевшим по делам бизнесменом. Навсегда.

Фиалковый проблеск глаз, всплеск юбки, поворот юной стройной фигуры — никто нас, конечно, не представлял друг другу — кто ж представляет прислугиных приятелей — «Это Эдвард, он из России, еще месяц назад он получал вэлфэр как неимущий и неспособный член общества, а теперь ждет работу повара». Ебаная жизнь!

Вышла в ночь и умчалась в автомобиле ее юная красота. Фигу вам, Эдвард, фигу! Эдвард — сокровище хуево. Никому-то вы, сокровище Эдвард, не нужны.

А они небось в Реджин поехали, в Реджин…

Спал плохо, потому что в час ночи начала выть и плакать собака в соседнем номере и кончила, избитая пьяной хозяйкой, только в три.

Несчастные обитатели дна зачем-то еще заводят и несчастных собак — вонь стоит неимоверная, лужи собачьей мочи и в элевейторе. Может, хочется нашим обитателям быть похожими на богатых людей, а может, они с собаками не так одиноки…

Вообще сейчас отель «Embassy» похож внутри на военные руины. На моем этаже еще в апреле сгорели две комнаты и часть коридора. Так и стоят заколоченные, и никто не чинит ни черный коридор, ни эти злополучные комнаты. Неделю назад выгорел весь пятый этаж.

В элевейторе и в холле вам предлагают любые наркотики, а если вы едете с сутенером-пимпом, он предложит вам женщин — «приходи, парень, если ты готов истратить двадцать долларов».

Грустно воняет собачья моча, размытая дождем у входа в отель. Ходит в холле молодая нарядная черная сумасшедшая девушка, вслух чудовищно рассуждая о разнице слов «God» и «dog».

Дождь хуячит в этот ноябрьский день. Я уже в новом социальном обличье, не вэлфэровец, но повар кафе, проснулся поздно и сижу по месту жительства в том же отеле, гляжу в окно на дождь и жду, когда на работу нужно будет идти.

На работе меня ждут пельмени, борщи, пироги, кулебяки и прочие прелести. На работе меня ждут тоска и чепуха — молодой А., совершенно пустой человек, который, к сожалению, говорит по-русски. Ждут меня два средних лет испанца-посудомойщика, которые, к сожалению, не говорят ни по-русски, ни даже по-английски, между тем они куда симпатичнее, чем глупый и подслеповатый А. или другой мой коллега, сверхобразованный сноб и гомосексуалист Г. в высоких сапогах.

Меня ждут ребята-арабы и два черных парня с Вест-Индских островов. Меня ждет рефрижерейтор, проходы, углы и шкафчики, короткие обывательские злые ссоры на «политические» темы, меня ждет тупая жизненная стихия, между тем как я люблю другое обличье жизни.

Очень другое обличье жизни.

«Перелезем и через это», — вяло думаю я.

Еще я думаю, что нарезал в прошлый раз свеклу для борща слишком крупно, она некрасиво выглядит на ложке…

Лепил я как-то пельмени, оставшись один в кухне, весь в муке, до двенадцати часов ночи. Два испанца — мойщики посуды — тотчас грязную посуду после меня и мыли. Ни слова по-английски.

«Вот, Эдуардо, — будущие твои друзья — солдаты — говори с ними, — сказал я себе. — Лицом к лицу с ними ты стоишь». Они меня их крепким кофе угостили. Я им краденого вина налил. И отпустил их раньше времени. Сам позже ушел. Командир товарищ Лимонов.