Том Шарп - Дальний умысел

— Хм, — буркнул Пипер.

И пока Френсик обедал у себя в клубе, что бывало лишь, когда ущемляли его личность, тщеславие или остаток мужского достоинства, Соня потащила одурелого Пипера в «Уилерз» и пичкала его мартини, рейнским, лососиной и своим объемистым обаянием. За обедом он успел на разные лады сообщить ей, что она — первая женщина в его жизни, чья неотразимая физическая привлекательность равна духовной, женщина, созданная для него и к тому же сознающая истинную природу творческого акта. Соня отнюдь не привыкла к таким пылким изъяснениям. Дотоле редкие попытки соблазнить ее были немногословны и обычно ограничивались вопросом, даст она или не даст, так что методика Пипера, почти целиком заимствованная у Ганса Касторпа из «Волшебной горы» и для пущей живости сдобренная Лоуренсом, показалась ей обворожительной. Есть в нем что-то старомодное, решила она, и так это мило, так непривычно. К тому же Пипер, изнуренный писательскими трудами, был все же представителен и не лишен угловатого шарма, а Соне с ее комплекцией угловатый шарм требовался в самом неограниченном количестве. Словом, такси до Коркадилов ловила вконец раскрасневшаяся и разомлевшая Соня.

— Только язык там не слишком распускай, — предупредила она, когда машина колесила по лондонским улицам. — Джефри Коркадил — важная шишка, он привык сам разговаривать. Верно, он закидает комплиментами «Девства ради помедлите о мужчины», а ты знай себе кивай.

Пипер кивнул. В обновленном, радостном мире все было возможно и все позволено. Ему же, как признанному автору, кстати и подобала скромность. У Коркадилов он показал себя с наилучшей стороны. Вдохновившись видом чернильницы Троллопа под стеклом, он пустился описывать свою писательскую технологию, особо подчеркнул значение полуиспарившихся чернил, обменялся договорами на «Поиски» и ответил на похвалы «Девству», которое Джефри назвал первоклассным романом, очень уместной иронической улыбкой.

— Поразительно, как только он ухитрился написать эту похабную книжонку, — прошептал Джефри Соне на прощанье. — Я, знаете, ожидал увидеть какого-нибудь патлатого хиппи, а тут — милочка, да он же прямиком с Ноева ковчега!

— Не надо судить по наружности, — заметила Соня. — Дивная будет реклама для «Девства»! Я ему устроила выступление в программе «Книги, которые вы прочтете».

— Ой, какая вы умничка, — сказал Джефри. — А как американская сделка — это уже точно?

— Точнее некуда, — заверила Соня.

Они опять взяли такси и поехали на Ланьярд-Лейн.

— Бесподобно, — сказала она Пиперу. — Давай и впредь говори про ручки и чернила, рассказывай, как пишешь свои книги, и помалкивай об их содержании — тогда все будет в лучшем виде.

— О содержании, по-моему, и речи не было, — отозвался Пипер. — Я думал, что разговор пойдет совсем иначе, что мы больше коснемся литературы.

Он высадился на Чаринг-Кросс-Роуд и остаток дня листал книги в магазине «Фойлз», а Соня вернулась в контору — доложиться Френсику.

— Как по маслу, — сказала она. — Джефри он оставил в дураках.

— Ничего удивительного, — проворчал Френсик. — Дурацкое дело нехитрое. А вот погоди, как начнет его допрашивать Элеонора Бизли про изображение сексуального «я» восьмидесятилетней женщины… тогда все и ухнет.

— Она не начнет. Я сказала ей, что он избегает разговоров о завершенных вещах: пусть, мол, выспрашивает биографию и как он работает. А про перья и чернила у него выходит очень убедительно. Ты, кстати, знал, что он употребляет полуиспарившиеся чернила и гроссбухи в кожаных переплетах? Правда, странно?

— Скорее странно, что он не пишет гусиными перьями, — сказал Френсик. — Одно бы уж к одному.

— Вот-вот. Завтра утром — интервью Джиму Флосси для «Гардиан»; а «Телеграф» хочет дать очерк о нем в цветном приложении к вечернему выпуску. Я тебе говорю — телега покатилась.

Вечером, по пути к себе на квартиру, Френсик мог воочию убедиться, что телега и в самом деле покатилась. Газетные киоски оповещали: СДЕЛКА ВЕКА: ДВА МИЛЛИОНА БРИТАНСКОМУ РОМАНИСТУ.

— Какие сети мы сплетаем, когда обманывать решаем, — вздохнул Френсик и купил газету. Рядом с ним Пипер любовно поглаживал новоприобретенное увесистое издание «Доктора Фаустуса» в зеленой обложке и соображал, как использовать манновский симфонизм в своем третьем романе.

На следующее утро телега разогналась не на шутку. Навидавшись Сони во сне, готовый к дальнейшим испытаниям, Пипер явился в контору обсуждать свою жизнь, литературные мнения и творческие установки с Джимом Флосси из «Гардиан». Френсик и Соня были начеку, опасаясь какого-нибудь срыва, но опасались они напрасно. Может, романы Пипера и оставляли желать лучшего, но как мнимый романист он был на высоте. Он поговорил о Литературе вообще, язвительно упомянул двух-трех нынешних корифеев, но большей частью превозносил полуиспарившиеся чернила и обличал вечные перья, препятствующие литературному творчеству.