Уильям Голдинг - Негасимое пламя

— Верю на слово, ибо мало что понимаю.

— Так вот, вычислил я наше местонахождение — мы действительно стояли в Плимутском заливе! Отложил на карте двумя черточками (каждая в десятую дюйма длиной!) и обвел полученный крестик лучшим карандашом, какой только нашелся на судне. Когда лейтенант вернулся, я выскочил из каюты штурмана, вытянулся и отрапортовал: «Мистер Беллоуз, по вашему приказу наше местонахождение с помощью секстана, хронометра и Нори вычислено!». «Дайте-ка взглянуть, — ответил он, ныряя в каюту, где на столе была расстелена карта. — Господи, мистер Саммерс, у вас что — микроскоп? Без очков и не разглядишь! Погодите, сейчас достану». Он действительно надел очки и снова поглядел на карту. «Здесь, судя по всему, шканцы. Удивляюсь, как вы каюту не отметили. На крышу не лазили, чтобы поточней измерить?» «Нет, сэр», — отозвался я. Беллоуз пошарил в кармане и выудил огрызок карандаша толщиной в большой палец. Занеся его над картой, как кинжал, он начертал вокруг моего «местонахождения» здоровенный круг. «Значит, так — подытожил он. — Мы не в Дартмуре и не в Эддистоне, но наше расположение в пределах этого круга одному Богу известно!»

— Как жестоко с его стороны!

Чарльз рассмеялся.

— Вовсе нет. Урок неприятный, но полезный. Не так давно я повторил его для юного Томми Тейлора, который в нем явно нуждался, ибо считал, что мы должны определять широту с точностью до последней палубной доски, хотя в остальном этот юноша — тот самый морской волк, что пойдет дальше всех нас.

— Выходит, цель урока — на всякий случай быть готовым ко всему?

— Именно так. За время службы разумная осторожность всегда помогала мне выбрать верное решение.

— Так вот отчего вы не хотите чинить мачту?

— Я как раз хочу починить мачту! Если ветер мало-помалу стихнет…

— Почему мало-помалу?

— Потому что утрата ветра в штормовом море небезопасна. Корабль потеряет управление, и, поверьте, времени на возню с мачтой не останется.

— Этот лунный свет — в нем можно купаться, в нем так и тянет поплавать! Что может сравниться с луной? Природа словно убаюкивает нас, заставляя поверить в любые философические анальгетики.

— Не знаю такого слова.

— Когда же я начну изучать навигацию по звездам?

— С этим, боюсь, придется подождать.

— Тогда займусь ею на берегу. Хотя нет, там я не увижу горизонта. Что ж, придется ехать за ним к морю.

— Это вовсе не обязательно. Вы сможете определить высоту путем измерения угла между, скажем, солнцем и его отражением в сосуде с ртутью.

— А потом разделить полученное число пополам? Интересно!

— Вы сразу до этого додумались?

— Так это же очевидно.

— Юный Виллис, равно как и юный Тейлор, подобные вещи очевидными не считают.

— Мистеру Бене наверняка не нужен никакой секстан. Он использует навигационное счисление или сосуд с ртутью.

— В навигационном счислении нет ничего плохого, если знаешь, что делать. Мистер Беллоуз, когда хотел, мог говорить как по писаному, и на этот счет у него имелась своя присказка. Он заставил меня записать ее в журнал и выучить наизусть: «Куда чаще встречаются мореплаватели, которых поражает точность счисления, чем те, кого оно подвело».

— И впрямь как по писаному!

Мы прервались — пришло время бросать лаг. Это делалось каждый час, и вскоре моей почетной обязанностью стало снимать парусиновый чехол с вахтенной доски и записывать на ней результат. Очень познавательно, хотя вскоре движение это стало таким привычным, что я почти перестал его замечать. А в первый раз мы надолго замолчали — говорить больше не хотелось. Время от времени луна скрывалась за проплывающим облаком, таким прозрачным и пушистым, что оно почти не затмевало света. Я стоял на корме и глядел на след от корабля. Та здоровая штуковина, которую затащили на шканцы, лежала привязанной к поручню на корме, у правого борта. Два троса вели через гакаборт, уходя вниз, за корму. Ах, разумеется! Один ведет в места общего пользования, второй — непонятно куда. Внезапно след за кормой засиял, будто усыпанный бриллиантами. Из-за облака выглянула луна. Я вернулся на шканцы, где у трапа, ведущего на ют, стоял Чарльз. Только я хотел заговорить, как меня прервали:

— Чарльз… Что это?

— Вахтенные.

— Поют?

Теперь и я разглядел их, уже не прячущихся с подветренной стороны, а стоящих на баке у кабестана. Музыка — потому что это была именно музыка и очень гармоничная — лилась над нами: волшебная, как след за кормой или ветер, загадочная, как лунный свет. Я подошел к поручню и заслушался. Словно почувствовав благодарного зрителя, матросы повернулись — во всяком случае, мне показалось, что я вижу множество озаренных луною лиц — и пение полилось еще громче.