Илья Бояшов - Повесть о плуте и монахе

Настоятель воскликнул:

– Опомнитесь! Разве сказал вам брат ваш хоть одно худое слово? Разве сделал вам что-либо? Отчего на него говорите со злобой? Велик был старец и знал, кого себе оставить преемником! То бродит ваша зависть. То гордыня ваша не находит себе успокоения!

Возроптали монахи:

– Разве может юнец неоперившийся, без году неделя, быть уже праведным? Кто он такой, не хлебнувший еще лиха, не совершивший монашьего подвига?

Сказал игумен, с печалью поглядев на братию:

– Знаю, отчего ваша тревога! Тягостно жить рядом с истинной кротостью. Невыносимо пребывать рядом со светом – горячо, вот и обожглись вы. Старцев избранник – истинный агнец Божий. Не согрешил ничем в жизни своей и ничем не ответил на вашу хулу.

В ответ возопили:

– Вот как раз оттого, что всегда он безропотен, ничем не выдал себя и ничем не согрешил, утверждаем – не человек он, а посланник самого Рогатого, ибо не может человек не грешить. Смутил старца и явился смущать нас!

Возгорелся настоятель гневом:

– Закройте уста! Разойдитесь! Не там, где ищете, вам дьявола искать надобно. Загляните в сердца свои. Черным-черно сделалось от вашей злобы. Молитесь, согрешившие, кайтесь, пока не проявилась между вами во всей полноте мерзкая рожа нечистого! А посему, уйдите с глаз моих – невыносимо мне видеть торжество Сатаны!

И прогнал жалобщиков. А молодой монах в келье готовился стать затворником.

Здесь и грянула Революция.

Явились комиссары в село, один из них заглянул в избу, где плут полеживал на печи, и удивился:

– Ты, паря, не вошь буржуйская, не холуй кулацкий, не мироед? Отчего дома сидишь, с бабой милуешься, когда разгорелся пожар по всей Руси?

Алешка отвечал, как, бывало, уряднику:

– Не вошь, не холуй, а родственник самого Засуя Засуевича – он и тебе привет шлет, вот там, в том тулупчике!

Но непреклонен был комиссар, похаживал по половицам, подкручивал усы:

– Как ты мог подумать, что поддамся я на деньги, на золото? Грядет новое царство, не будет там ни денег, ни золота. Собирайся-ка, пока не поцеловался с моей пулей, да вставай под наши знамена!

Плут оторвался от вдовицы и спрашивал, почесываясь:

– Что же это за царство новое, от которого не спасет и Засуй Засуевич?

Засмеялся суровый комиссар:

– Экий ты лапоть, разиня, недоросль! Спрятался от пожара за печкой. Не знаешь, какие великие ветра задули над Русью-матушкой? Слушай же – раздавим царя да его генералов – потекут тогда молочные реки, настанут кисельные берега. Смерть саму прогоним, никаких небес нам не будет нужно! Все неправедное богатство разделим между нищими.

Спрашивал плут, косясь на комиссаров наган:

– А коли не пойду с тобой, останусь миловаться с бабой?

Рассвирепел комиссар, затопал, закричал:

– Прихлопнем тебя, таракана запечного, на твою избу пустим красного петуха.

И поднимал уже наган – резво вскочил Алешка и запел, поторапливаясь:

– Любо, любо мне новое царство! Любо хлебать кисель с тех берегов, купаться в тех реках. Не грядет ли она, Веселия?

С этими словами живо оделся.

Явились и в монастырь комиссары – злы были солдаты, беспощаден их предводитель. Приказал он согнать монахов. Вломились в келью и погнали во двор вместе с братией и затворника, помышлявшего о Горнем мире. Комиссар, когда привели игумена, начал разговор:

– Отчего Богом так было устроено, что богатый до сего дня пировал в своих домах, а бедняк не мог подняться с колен? Отчего допустил ваш Господь сиротские слезы – вот и дети наши помирали от голода, а богатеи испускали дух, объедаясь? И почему погнал на войну народы? Нужен ли Он, все допускающий?

Стоящие рядом с комиссаром солдаты сжимали ружья. Смиренно ответил игумен:

– Ждет Господь ответной любви нашей. Разве Он, всесильный и всемогущий, не мог бы приказать дрожащей твари Своей не алкать, не жаждать крови, подобно волку? Но то будет приказ господина рабу своему! То будет занесенная плетка! Не таков Отец, чтоб быть плеткой над Своим же творением. Любит он творение Свое, потому-то и дал выбирать ему между добром и злом. Жаждет ответной любви Всевышний. Но не желает прийти к Отцу человече! Больно гордыней неразумное чадо.

Твердил комиссар, не слушая:

– Где была Его любовь к нам, в рубище валяющимся, подыхающим от нищеты? О, сколько времени мы терпели, слушая вас! Хватит терпеть…

Сжимали ружья солдаты. Сказал настоятель:

– Вам, на Него возроптавшим, разве неизвестно, что душа бессмертна? Оттого-то так терпелив Отец. Безмерна Его мудрость – ибо не здесь, но там воздастся!