Илья Бояшов - Путь Мури

– Бог нас спас! Он спас нас, Он не мог не спасти, не помочь!..

Старые Шарум и Лейба Шахнович нараспев читали Давидовы псалмы. Под подобный речитатив многие уже строили планы: кто-то мечтал о Мюнхене, другие склонялись к венским пригородам. Дальновидные Свейнгер и Елохим замахнулись на Гудзон. Яков, слыша всю эту развязную болтовню, сердито выколачивал из трубки пепел. Затем старик обратился к Шейлоху:

– Родители твои, видно, осчастливят собой Америку. Ну-ка дай ощупаю твои ноги, малыш! Да не вертись, стой спокойно… – Потрогав затем икры мальчугана, он удовлетворенно произнес: – Хорошие у тебя ходули. Крепкие. То, что надо!

Всего на секунду отложил он затем главную свою драгоценность и отвернулся к Мури, который дремал на заботливо подстеленном одеяле. Шейлох успел схватить трубку и с присвистом затянулся. Затрещина не замедлила себя ждать.

– Убирайся к своему папаше, негодник! – взорвался Яков. – Чтоб я тебя больше здесь не видел! Вот чего ты добивался!

Довольному мальчугану ничего не стоило убежать к другим палаткам. Когда он, припрыгивая, улепетывал, старик невольно пробормотал:

– Хорошие ноги у этого Шейлоха! Хорошие, крепкие ноги!

У отшельника даже поднялось настроение. Однако он не преминул отчитать Баруха и его приятеля, как только эти два молокососа вновь приблизились просить прощения.

– Я слышал, Барух, ты громче и живее всех покрикивал «Бог для нас!», – встретил их Яков. – Так вот вопрос: только ли для вас Господь?

– Для кого же еще? – с настороженностью откликнулся Барух. – Впрочем, тебе, как никому, должно быть известно, с кем быть Богу. Сам же твердишь постоянно: не мы ли избранный народ?

Ответа было достаточно – вредный старик тотчас ухватился за повод:

– Это ты, Барух, твердишь, с кем быть Господу, а с кем – нет? Ты, возможно, впервые узнавший, что значит Его милость! А не попались бы нам по дороге насильники, ты бы о Нем и не вспомнил… Или прозрел Елохим, который не позднее чем вчерашним вечером камнем грозился убить моего кота? Вы ведь даже тогда не молились, когда стояли нагие и сопливые, все в дерьме! А сейчас голосите про свою избранность…

– Пойдем отсюда, – скрежеща зубами, вымолвил Елохим. – Немедленно возвращаемся…

Яков распалился:

– Вам, соплякам, едва отошедшим от страха, дано ли понять, кто есть Он?! Мюнхен и Вена – хорошенькие места, но лишь для того, чтобы отсидеться. Не жить, а отсидеться, чертовы вы тупицы!

Мури по-прежнему остался невозмутимым свидетелем горестных дум, в пылу гнева высказанных Яковом вслух. Никто более не отважился потревожить старого сумасброда. Яков отправился спать, не сомневаясь, что если кто и останется с ним, так только этот странный, но весьма сообразительный кот-шельма.

Крошечный дух, сделавший своим жилищем куст мелколистного шиповника, разглядел, как в полночь Мури выскользнул из палатки. Наблюдательная стихиалия была явно в курсе дела:

– Неужели ты собираешься покидать двуногого? Имей хоть каплю благодарности!

Мури мгновенно отыскал глазами ветку, на которой сидел критик, но промолчал.

– Как же его сердце? – укоризненно продолжал дух. – Оно привыкло к человеческому негодяйству, но уж точно, в чем не сомневается, так это в твоей преданности, лукавое животное.

– Какое мне дело до человеческого сердца? – ответил Мури, принюхиваясь к ветру.

– Старик огорчится!

– Что мне до старика?

– Как тебе еще не свернули голову?! – возмутился дух, протестуя против подобного цинизма. – Или ты в рубашке родился?

Здесь, так заурчав, что обитатель шиповника невольно онемел, Мури проявил истинный психологизм.

– Устремление! – кротко, со снисходительной укоризной, пояснил он глупцу. – Разве этого недостаточно для настоящей брони?

Далее путь кота пролегал от Зеницы до Баня-Луки, а от нее – к Приедору, Саве на город Крань. Когда Мури пересекал Тягловские горы, пришла зима.

Отвлечемся немного от странствий: той зимой уже знакомому нам Питу Стауту улыбнулась удача. Питомец цирка в Урюпинске гусь Тимоша, в начале карьеры совершавший нехитрые вычитания и сложения до десяти не без помощи подсовываемых ассистентами сухариков, мгновенно стал знаменитостью. Во время представления, не обещавшего ничего из ряда вон выходящего (как следовало из афиши – всего лишь танцующие слоны, мыши-монстры, удав-телепат), птица потрясла дрессировщика, неожиданно, без всякой тайной подсказки, два раза ответив «га» на приказ какого-то особо въедливого зрителя разделить пополам четыре. Фома неверующий не унялся. Тимоша вновь «прогагал» – и вновь угадал. Посыпались вопросы, на которые незамедлительно следовали правильные ответы. За кулисами не на шутку перепугались. Дрессировщик, тертый калач, в послужном списке которого был не один десяток вышколенных кроликов и петухов, вытирал холодный пот. А гусь с тех пор продолжал делить, вычитать, умножать и складывать трехзначные цифры и ставил рекорд за рекордом. Цирк пребывал в шоке. Администрация города – в ошеломлении. Поползли слухи, и в Урюпинск потянулись любопытствующие. Местные киношники собрались было уже снимать фильм, но здесь вмешались власти, категорически запретив выносить сор из избы до прибытия особой комиссии. Комиссия прибыла лишь для того, чтобы документально засвидетельствовать удивительные способности птицы. Фотографии пернатого появились в Интернете – «фазерлендовцы» торжествовали!