Сергей Шикера - Египетское метро

Самое время навестить Абакумова, подумал Тягин. А что? и настроение подходящее и, раз уж так пошло, лучше покончить с малоприятными встречами в один день. Злой энергии было хоть отбавляй, не пропадать же ей даром. К дурному расположению добавилась еще и досада на финальную вспышку гнева у Хвёдора. «Глупость какая! Да если бы он и записывал – я-то ведь ничего такого не сказал…»

Он сел в такси, и когда машина вынырнула из под арки Пересыпского моста, его поразило неожиданное совпадение: а ведь у истоков истории, в которой он завяз и из которой теперь с помощью Хвёдора пытался выскочить, стоял тот самый Абакумов, к которому он ехал, и следовательно сейчас он как бы перемещается из конца истории к ее началу. Или скорее прологу. На лет двадцать назад. Как-то всё здесь рядом, раздраженно подумал он. Во всех смыслах. Не Москва. Хрен что забудешь, живя здесь.

Я хорошо помню, как увидел ее первый раз на выставке уже покойного художника Банникова восемь лет назад. Она стояла с фужером белого вина, в шелковом приглушенно-пестром платье, в соломенной шляпе с широкими полями. Помню ее улыбку. Сиянием свежести и красоты она преображала всё вокруг. Преображала, украшая. Как букет цветов, внесённый в комнату. Я не большой специалист в описании красивых женщин. Поэтому и не стану этого делать. Скажу только, что к ней и подойти-то было боязно. Казалось, будто она появилась ниоткуда, потому что ну не могла же она жить между нами, оставаясь незамеченной. Таким было первое впечатление. А мы явились на выставку втроем: я, Т. и А. – веселые, глазастые уроды, и, конечно, А. сразу же взял ее в оборот. Он тогда увлекся фотографией и всем представлялся художником-фотографом. Для соблазнения девиц лучше не придумаешь. На наших глазах он уговорил её попозировать, и чуть ли не на следующий день она перебралась к нему. Месяца через три… да, через три, уже было начало осени, А. передал ее Т. Именно так: передал. Потом пришла и моя очередь.

Так начиналась его исповедь. Её он сгоряча решил опубликовать в газете, в которой тогда работал, и когда ему отказали, хлопнул дверью. Потом, правда, вернулся.

Девушку звали Катя. Она была не очень умна, еще по-детски доверчива и не сознавала в должной мере своей привлекательности, как молодые большие собаки некоторое время не чувствуют собственной величины и силы. И в привязчивости её было что-то собачье. Вероятно, она решила, что передача её из рук в руки происходит по их взаимной договоренности, и покорно ждала, когда они определятся, с кем из них ей всё-таки жить. А еще она очень не хотела возвращаться к себе домой, в какую-то страшную пьющую семью. Ну и они вполне этим попользовались. Где-то через три месяца Абакумов пришел с ней в гости к Тверязову и просто оставил ее там. С Тверязовым она могла бы прожить долго, может быть, и всю жизнь, если бы её не увел Тягин. Увел шутя, между делом. А прожив с ней месяц, отправил обратно к Тверязову. И тут тихий Тверязов взбунтовался и не принял её. Она попробовала вернуться к Тягину, он её выставил. Она исчезла. Года два спустя Тягин увидел ее возле Привоза у входа в один из прибазарных зловонных дворов. Она крепко выпивала, что было видно по её окружению, и по лицу, уже приобретавшему общие для алкоголиков черты, выделяющие их как бы в отдельную народность. Прошло еще сколько-то лет, и вот однажды в редакцию, где он в тот вечер одиноко засиделся, занесло посетительницу лет пятидесяти, испитую, косноязычную бабу. Непонятно даже было, как она в столь поздний час там оказалась. Странных просителей тогда по редакциям ходило немало, но ничего более дикого, чем просьба этой бабы, Тягин не слышал. Она рассказала, что летом её старшую дочь нашли убитой в одном из строящихся в Аркадии многоэтажных жилых домов. И вот не могла бы их газета посодействовать в том, чтобы хозяева этого дома, когда его достроят, раз уж убийцу не нашли , выделили в нем ей и ее семье хотя бы самую маленькую квартирку. Жить им, после того как сгорел их дом под Одессой, негде, а так она еще и была бы всегда рядом со своей любимой доченькой, с памятью о ней. Когда опухшими руками она стала выкладывать вслед за свидетельствами о рождении, о смерти и еще какими-то бумажками, наконец, фотографии, у Тягина потемнело в глазах. Он дал ей денег, что-то наговорил и выпроводил. Помнится, его поразила изощренная драматургия возмездия. И постоянно крутился вопрос: почему именно к нему? Недели две спустя, выпивая в одной компании с Абакумовым и Тверязовым, он рассказал им о визите бабы. На что Абакумов, вздохнув, произнёс: «Вот и это лёгкое дыхание растворилось в окружающем воздухе». Позже Тягин подумал, что Кум, может быть, и вздохнул и сказал вполне искренно, с горечью, но в тот момент услышал только обычное абакумовское глумление. Выждав с четверть часа, выпив еще, он прицепился к какой-то его очередной шутке и набросился на него с таким остервенением, что их едва растащили.