Жак Шессе - Желтые глаза

Но страдать в рабстве ради других и себя самого? Я не хотел этого. Мы говорили с Луи. Я был удивлен прозрачным тоном его голоса. Обычно он бывал так молчалив! И в то же время я был начеку, наблюдая за любопытством мальчика, который живо интересовался зрелищем вокруг, домами, полетом цапель над болотом. Он спрашивал. Я чувствовал, что он доверяет мне. И мое чувство стыда было отнюдь не самым мелким в ряду угрызений совести и давившего на сердце груза, когда я видел, как мой сын полностью отдается спокойным мгновениям счастья. Смотреть глазами юноши – значит видеть утомительные и одновременно привлекательные пятна, которые я наблюдал в течение целого дня. Из Беердорфа мы поехали по дороге, обсаженной тополями и ивами с белой листвой, и вернулись в город на исходе дня. Я оставил машину у собора, и мы пешком бродили по кварталу, в котором уже вспыхивали огнями витрины магазинов.

В понедельник утром мы вернулись в Л., как раз к тому времени, когда Луи должен был идти в школу. Анна ждала нас, она принялась бесстыдно изучать взглядом обоих. Луи взял книги и ушел. Я сел в кресло в гостиной и начал лениво поглаживать бороду. Анна встала передо мной.

– Выглядишь довольным, – сказала она.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты должен был привезти его вчера вечером.

– И что?

– Ты сволочь, Александр. Я так хочу донести на тебя!

– Ты сама не делала ничего предосудительного?

– Мне все равно. Я охотно согласилась бы испортить фигуру и провести несколько месяцев в тюрьме, только чтобы ты заплатил тем же.

– А Ив Манюэль тоже сядет?

– Я тебя ненавижу, Александр. Ты грязная свинья.

Она ненавидела меня. Она ревновала. О, всеблагой Господь! Она дрожала, и чем сильнее в ней бушевал гнев, тем больше радовался я, спокойный, уверенный в себе и забавлявшийся спектаклем, который разыгрывала передо мной моя безумная супруга.

– Чем ты занимался эти два дня?

– Мы гуляли.

– По номеру?

– Спать мы возвращались в номер.

Она опять вздрогнула.

– И что?

Я узнал этот резкий голос, этот взгляд, становившийся темно-фиолетовым перед началом бури.

– В каком смысле?

Она приблизилась.

– Скажи мне, Александр. Расскажи мне все.

Она села мне на колени, прижалась ко мне, плакала у меня над ухом.

– Скажи мне все, Александр. Скажи мне.

Под юбкой у нее ничего не было.

Мы пошли в соседнюю комнату и легли на большую кровать.

Фамильярность ее желания возбудила меня и проняла, несмотря на внутреннее сопротивление. Эта скачка была приятна: Анна настаивала, умоляла, помогала мне жестами, голосом, но я был безразличен.

– Кто ты, Александр? – внезапно спросила она.

В ответ я невинно рассмеялся.

– Ты перестал мне нравиться, Александр. Я стыжусь просить тебя удовлетворить меня. Ты – чудовище, Александр…

В тот же момент ее рука прижалась к моей, погладила ее, бедра Анны сжались, потом раскрылись, ее дыхание участилось… Как хорошо я знал такую Анну, мою земную супругу!

– А Ив Манюэль? – спросил я.

– Дерьмо.

– Он делает с тобой это, твой Ив Манюэль?

– Да, сволочь, делает, и не только это.

Желтое солнце заглядывало в комнату, его свет был немного сумасшедшим.

– Александр, – сказала она мне после, – нужно жить вместе.

Клянусь, я не ожидал этих слов. Уверен, что даже перестал дышать.

– А как же Манюэль? – спросил я с глупым видом.

– Манюэль не в счет.

– А Луи?

– Луи будет с нами. Он принадлежит нам. Он принадлежит нам по за-ко-ну.

– А адвокат?

– Ерунда. Звонок по телефону, и он прервет процесс.

У нее на все был готов ответ.

– Сколько ты об этом думала? – робко спросил я.

– Пять последних минут.

– Ты сошла с ума, Анна, я тебя обожаю. Ты, я и Луи! Все кончится мерзко. Ты помнишь, что произошло тогда, тот цирк в Рувре?

– Будем осторожны.

– Невозможно. Мы слишком разные. Ты прекрасно знаешь, чем мы займемся. Вообрази себе скандал. И даже хуже: распад нашей семьи, смерть. Это будет ужасно.

– Ты всегда все преувеличиваешь, Александр. Я тебя люблю. Поцелуй меня. Ласкай меня, Александр. Доставь мне наслаждение, Александр. И помолчи.

– Это будет гора трупов, моя милая Анна.

Я сказал это, улыбаясь, поскольку комичность сложившейся ситуации позабавила меня: полуголые, мы лежали на разобранной постели, Анна с раскрасневшимися щеками, раздвинутыми в стороны ногами, я, нависающий над ее грудью, ее животом, ее бедрами. Боже, как я любил ее запах! Она тянулась ко мне, моя сестра Анна… Годы, проведенные вместе, показались мне вихрем нежности и пылких наслаждений, слов, пейзажей, сновидений и чтений. Я написал с ее помощью мои не самые плохие книги. Я ничего не делал с тех пор, как она покинула меня. А Луи! В конце концов мы были его родителями. Родителями. Мечтательно лаская влагалище Анны, я представлял, как мы втроем поселимся в деревне, я буду писать, разговаривать с ними, любить их, следить за тем, как учится Луи. Я закончу свой роман, напишу несколько других, это будет победа, бесспорное подобие счастья…