Юрий Фанкин - Ястребиный князь

– Ну а я, пожалуй, здесь останусь? Стол приберу, чаек приготовлю…

Полковник только благодушно руками развел: что ж, вольному воля! И неожиданно набился Полудину в напарники:

– Давай я тебе помогу!

– Сам-то как? Зашалашился? – напомнил Полудин.

– А чего мне шалашиться? – беззаботно сказал Полковник, затягиваясь сигаретой. – Я сам – скрадок. Залезу в плащ-палатку с капюшоном, встану возле кустов, и всё!

– Лихо! – Полудин покачал головой. И стало ясно: Полковник и он пока останутся на одной сворке, и когда им придется разъединиться, никому не известно.

Осторожно шлепая по воде веслами, пригибаясь под ольховыми кустами, осыпающими голову, плечи золотой пыльцой, Полудин подгреб к старой засидке, обвитой побегами дикого хмеля с желтыми высохшими шишками.

– Нормальная засидка! – сказал Полковник, привставая на корме. – Загони лодку под кусты и стреляй себе на доброе здоровье!

– Нет, это не стрельба! – возразил Полудин. – Лодку сносить будет.

Чтобы не сносило ботничок волной, не забивало под кусты, из-за которых дичь не только не выцелишь, но и толком не разглядишь, Полудин решил соорудить укрепы: промерив вязкую глубину шестом, они выстругали четыре кола, скрепили проволокой попарно, крест-накрест, – два укрепа под нос и два под корму. Нетерпеливый Полковник то и дело чертыхался, а Полудин, правя ботничок на крестовины, немного злорадствовал: «Терпи, терпи, Петрович! Не увязался бы за мной – не царапал бы руки о тальник…»

Проверили: лодка сидела в укрепах плотно, словно прилетная птица в своем гнезде. Полудин даже пожалел, что, заканчивая охотничью прикидку, приходится сниматься с мягко пружинящих крестовин.

Для маскировки закидали старую засидку косицами камыша и осоки.

Полковник бурчал:

– Далась тебе трава! Покрыли бы скрадок ширмой, и горя мало!

Но Полудин, помнивший отцовские охоты, предпочитал обделывать скрадок по старинке.

Возвращаясь в затон, Полудин выгреб повыше, к материку, на играющие розоватым закатным светом волны, и здесь, оглянувшись на приоткрывшиеся Ямы, увидел, как среди потемневшего сосняка едва заметно вьются сизоватые струйки – такие остепенившиеся дымки бывают всегда, когда на ровном жару, тихо побулькивая, дозревает уха.

– Давненько я не видел Ерофеича… – попыхивая сигаретой, задумчиво сказал Полковник.

Полудин гребанул вёслами невпопад:

– Собирался поохотиться старик…

Полковник оглянулся на Ямы и, ничего не сказав, отщелкнул сигарету в волны.

И пока Полудин, налегая на неуклюжие, словно подмененные после долгой зимы весла, правил к берегу, его не покидало чувство досады: Полковник невольно напрашивался в свидетели сокровенного. И этим сокровенным для Полудина была не только безмолвно вынашиваемая тайна ястребиного князя, редкостной птицы, которая, легко вписываясь в озерный простор и похожую на крылья еловую навись, находилась где-то поблизости, но и Варвара, смутившая его память. И то, что Варвара и ястребиный князь теперь существовали в его душе рядом, в волнующей, не поддающейся простому объяснению близости, тоже было немалой тайной, и эту тайну предстояло разгадать самому Полудину, без лишних свидетелей. И что было совсем удивительным – в этой тайне, рожденной не чьим-то лукавым умом, а глубинной, достаточно призабытой жизнью, как будто скрывалась разгадка не только старого, смолкнувшего в непонятном бессилии «Пордэя», но и сегодняшнего Полудина.

Он с усердием греб, пытаясь скрыть проступающие на лице чувства за гримасой физического напряжения, и Полковник, поглядывающий на него с профессиональной зоркостью, предложил:

– Может, мне погрести?

Полудин, отворачиваясь, сказал:

– Стоит ли меняться? Берег рядом.

Тяжело, по-медвежьи, Полковник взобрался на бугор с желтыми просохшими проточинами и, не дожидаясь, когда закипит чайник, долго пил родниковую воду из канистры. Абориген, ворошивший палкой красные пригасающие угли, попросил у Полковника сигарету, и когда тот протянул мятую пачку, ловким движением выхватил две – одну сразу же сунул в щербатый рот, а другую по-плотничьи заложил за ухо – и, присев на корточки, стал настойчиво прикуривать от мерцающего уголька.

Полудин, дожидаясь Полковника, положил Квитке творожную ватрушку. Собака, которая, судя по всему, была издоволена пищей, лениво куснула и, словно стесняясь сытости, прикрыла ватрушку лапой.

Тем временем Петрович подошел к своему «жигуленку», деловито попинал обметанные грязью колеса, открыл багажник и, вытащив спиннинговую удочку, стал, пугаясь в леске, крепить золотистую, как спелый озерный карась, блесну. Делал свое дело Петрович так, как будто в его распоряжении была вечность. Полудин нетерпеливо кружил на месте, всем видом показывая, что ждет. Но Полковник, казалось, заблудился глазами в леске.