Сергей Герасимов - Моментальное фото

Стас хотел видеть ее взгляд, но ее глаза были закрыты.

– Я думаю, у нас еще все впереди.

Он встал и вышел покурить. На ступенях сидел отец Вероники и не курил.

Гавчик положил на крыльцо передние лапы и поскуливал.

– Курить будете? – спросил он.

– Уже два года не курю, – ответил отец Вероники.

– А что так?

– Сердце. Не дает спать. Как лягу, так и начинает. Приходится вставать.

Только матери не говори. А ты что?

– Покурить вышел.

– Ну, кури.

Они помолчали.

– Не нравится мне эта щель, – сказал отец, – не большая радость спать на веранде.

– Это же не навсегда.

– И я о том же. Завтра вставим доску и подопрем снизу. А дальше видно будет.

– Вы валидол не пробовали?

– Лучше помолчи об этом. Свои болезни я лучше тебя знаю.

– Извините.

Наутро зашли в сарай и выбрали две подходящих доски; отец вытащил ящик с инструментами; рубанок хорошо, со смоляным запахом брал дерево, стружка выходила гладкая и закрученная как поросячий хвостик. Трещина уже пошла по стене и добралась до крыши. Как странно получается, – думал Стас, – каждый день между нами эта трещина, она все шире и больше. Почему-то получается так, что мы постоянно по разные стороны. О какой чепухе я думаю – вот если бы мы были на льдине и льдина между нами треснула, вот тогда бы это имело значение – но это уже совсем чепуха…

– Я мерял, – сказал отец, – за вчера она раздвинулась на полтора сантиметра.

– Так и дом завалится.

– Никуда он не завалится, обычное дело, – отец говорил спокойно, – когда я женился, тоже поначалу пошла трещина.

– И что же?

– Пробовал ремонтировать, не получалось. Нанимали рабочих, ходили жаловаться, потом отец помогал. Соседи советовали, умно советовали. Так и жили. Вероника уже родилась. Бабка моя, царство ей небесное, уже тогда ходила скрюченная в три погибели, но умна была, даже греческий знала – выучила в монастыре… Гавчик, не лезь… Однажды сказала, что щель надо заделывать вдвоем. Я сперва не поверил. Как-то в праздник мы рано встали и решили ремонтировать дом вместе. Ко второму дню праздника щели уже не было. Сейчас ты даже не найдешь того места.

– Отец говорит, что щель нужно ремонтировать вдвоем, – сказал он жене.

– Только когда сваришь борщ вместо меня, – ответила Вероника, – а потом постираешь нижнее белье четырех человек, уберешь в доме и нарвешь вишен на пироги. Все, вопрос исчерпан.

– Я тоже, кажется в столяры не нанимался. У меня точно такой же медовый месяц, как и у тебя. Совсем не обязательно строить из себя ретивую домохозяйку, еще будет время. Через три недели мне в институт. Я должен хоть немного отдохнуть, я хочу спокойно провести время с тобой.

– Можешь отдыхать без меня, – сказала Вероника. – Спи, если хочешь, в комнате с трещиной, а я буду спать на веранде, но только без тебя. На веранде слишком мало места для двоих. Когда соскучишься один в холодной кроватке, то закончишь ремонт и меня позовешь. Может быть я и прийду, если будешь хорошо просить.

Выходя, он перевернул столик с какими-то катушками. Ее глаза побелели до цвета лягушачьей кожи; так не бывает, подумал он. Он уже во второй или третий раз замечал, какими странными могут быть ее глаза.

Следующие три дня они не разговаривали. Ночами он лежал один, в комнате с трещиной, и трещина росла, особенно быстро по ночам – раздвигаясь, она потрескивала, рвались ее внутренние нити, связи, то, что вечно было вместе и никогда не собиралось рваться. Что может рваться там, в глубине земли, если там нет ничего, кроме жирной черной земной плоти, побуравленной червями? Что может рваться в сердце, если там нет ничего, кроме мяса?

На третий день треснули обе стены и потолок: дом разделился на две, стоящие рядом, половинки. Звонили в город, но город латал свои собственные дыры, воровал, давал взятки, мелкие и непомерные, драл налоги, переименовывал улицы, рассаживал так и этак своих депутатов – чтобы они хоть чуть-чуть в депутаты годились, издавал воззвания и займы, прикарманивал зарплаты уже за четырнадцатый месяц подряд, разгонял недовольных, выпускал на улицы милицейские патрули, размножив их, вероятно, на печатном станке, принимал иностранные делегации – вобщем, жил полнокровной жизнью. А деревня его не волновала.

Однако.

Однако, в один из дней пришли рабочие и настелили на крышу шифер, прибив листы только с одной стороны – чтобы крыша раздвигалась; на чердаке положили листы пенопласта, который скрипел как нож по стеклу; стены снаружи и изнутри закрыли таким же пенопластом.