Борис Юдин - Счастливые люди (сборник)

У нас был небольшой домик на окраине. Купили после одной мужниной командировки. Мы-то, вообще, из другого города. Можно бы было и на родине жить. Но муж нашёл этот домик подальше от друзей и знакомых. А здесь хорошее место. Не поймёшь – то ли город, то ли деревня. Вот и осталась я в этом домике одна с трёхлетним ребёнком на руках.

Страховые деньги растаяли, как снежинка на ладони. Пенсия мизерная. А у меня профессии никакой. Да и была бы, что толку? Но мне повезло и я устроилась в школу неподалёку уборщицей. Вот и жили.

И стал к нам заходить мужчина из соседнего дома. Деляга такой холёный. Он магазинчик держал придорожный. Дом у него – хоромы. Машина. Все дела. А сам холостой. Говорили, что жена его бросила и с его другом уехала. Короче, придёт, продуктов принесёт, Мишке моему игрушку или одежонку какую-нибудь. Сядем мы с ним на кухне, поплачемся, покалякаем. Вроде, легче жить становится.

А как-то приходит пьяный и заявляет, что я буду теперь его любовницей, потому что должна я ему сумасшедшие деньги. И бумажку мне суёт. А там перечислено всё, что он за полтора года нам приносил. Включая перловую крупу.

Прочитала я эту бумажку и врезала этому делавару ногой в пах. Меня муж учил как надо бить. Короче, Павлик этот, когда на ноги встал, пообещал мне разборку по полной. Так и сказал:

– Жди. Сейчас позвоню и наедут. Зря я им плачу, что ли? Поплачешь тогда.

Он ушёл, а я Мишку уложила, взяла мужнино ружьё, зарядила жаканом и стала ждать. Думаю, приедут, так я хоть одного гада да уложу. А там будь что будет.

Часа не прошло – заваливают трое и Павлик с ними. Увидели моё ружьё – сели у стены на диванчик. Николай этот, – женщина показала головой на памятник, – спрашивает:

– Стрелять будешь? А хоть раз в жизни по человеку стреляла?

Я говорю:

– Не стреляла. Но сегодня буду. Хоть одного, но завалю.

– Это правильно, – говорит Николай. И на фотографию моего мужа смотрит:

– А это кто?

Я говорю, что муж и что погиб несколько лет тому назад.

Николай спрашивает где. А мне что скрывать? Я и говорю, как есть, что не знаю. Может быть в Африке, может в Колумбии какой.

– Деньги, наверноё, лопатой грёб? – спрашивает.

– Может и грёб, говорю. – Только вот здесь они все, его деньги. Сам видишь как живём.

– Пенсию назначили?

– Назначили, – отвечаю. И говорю сколько. А что мне скрывать?

– А как же вы живёте?

– Так и живём. Уборщицей работаю.

А тут обиженный Павлик встрял. Начал лопотать про долг и бумажкой своей размахивать.

Николай взял бумажку, посмотрел и говорит:

– А в долг у этого прыща зачем брала? Знала же, что нечем отдавать.

– Ничего я не брала, – говорю. – Сам он приносил. Как бы от души.

Николай тогда встал да как врежет этому Павлику. Тот сразу в угол так и отлетел. А Николай кричит:

– Ты что, пёс? Вдову развести решил на куске хлеба? Халявы хочешь?

Я говорю тогда:

– Не бейте. Ребёнка напугаете.

Ну, они и не стали. Только велели Павлику, чтобы он мне платил, а не им. И с тем ушли. Павлик полежал немного на полу и тоже ушёл.

Такая вот разборка вышла.

Потом чистая комедия началась. Как первое число, так Павлик приходит с конвертом. Я деньги его не беру – мне чужого не надо. А он всё равно каждое первое число приходит.

Николай этот потом заезжал несколько раз, спрашивал что и как. Я говорила, что всё хорошо. Спасибо за заботу и чуткость. А потом их бригаду разгромили. Кого посадили, кого убили, кто сам уехал.

Женщина положила платок на колени и начала его разглаживать.

Я кивнул на её животик:

– А это от кого?

– Это от Павлика, – улыбнулась она. – Я за него замуж вышла. У него страшная любовь проснулась после того, как я деньги отказалась брать. Вот, и поженились. Живём. Магазинчик держим. Менты нас крышуют. Им и платим.

Она и светло и чисто улыбнулась:

– Счастливая я баба! Как ни посмотри – счастливая.

На соседскую могилку с шелестом опустилась воробьиная стайка и завела драку за крошки.

– Ну, Вы идите, – сказала счастливая женщина. – Спасибо за помощь. Вы идите, а я похозяйничаю тут немного. Никола этот... Некому присмотреть. Может и за моим кто-нибудь присмотрит. Да, как ни суди, мой тоже на людской крови зарабатывал.

Я простился и ушёл. А воробьи всё никак не могли справедливо поделить найденное.