Максим Жуков - П-М-К

Это было любимое присловье тети Симы, постоянно всплывавшее то тут, то там в мутном потоке ее саркастических комментариев и замечаний.

«Да, странный симбиоз» — подумал Миша и вернулся к своим не покидавшим его в последнее время мрачным мыслям.

Решение бросить писать было принято им после творческого вечера, где читали свои стихи так называемые в узких литературных кругах «восьмидерасты» — поколение литераторов, громко заявивших о себе в 80-х годах прошлого века. Знал эту пишущую братию Миша, прямо скажем, плохо, так как печатали их мало, «в телевизоре» они, в отличие от поколения «шестидесяхнутых», почти не появлялись, а большие аудитории и зрительные залы для выступлений перед «широкими читательскими массами» им тогда, как правило, не предоставляли: молодые исчо — перетопчутся.

— Он взял ее через пожарный кран

И через рот посыпался гербарий

Аквариум нутра мерцал и падал в крен

Его рвало обеими ногами

Мело-мело весь уик-энд в Иране

Он взял ее

на весь вагон

Он ел ее органику и нефть

забила бронхи узкие от гона

Он мякоть лопал и хлестал из лона

и в горле у него горела медь

Мело-мело весь месяц из тумана

Он закурил

решив передохнуть

Стих этот назывался, кажется, «секс-пятиминутка», и читала его, как ни странно, молодая, слегка взволнованная девушка, не обращавшая никакого внимания на отсутствующую — как выяснилось впоследствии — в тексте пунктуацию.

— Потом он взял ее через стекло

через систему линз и конденсатор

как поплавок зашелся дрожью сытой

свое гребло

когда он вынимал свое сверло

Мело-мело

Мело

Потом отполз и хрипло крикнул ФАС

И стал смотреть что делают другие

Потом он вспомнил кадр из «Ностальгии»

и снова взял ее уже через дефис

Мело-мело с отвертки на карниз

на брудершафт Как пьяного раба

завертывают на ночь в волчью шкуру

Он долго ковырялся с арматурой

Мело-мело

Он взял ее в гробу

У Миши перехватило дыхание. Такой насыщенный, инкрустированный причудливыми рифмами и охваченный умопомрачительными, переходящими

из строки

в строку

блистательными метафорами текст, небрежно и нарочито закапанный свечным воском пастернаковских, занесенных далекими февральскими метелями, аллюзий — ТАКОЙ ТЕКСТ! — окончательно и бесповоротно, еще где-то с середины, еще не будучи прочитан до конца, — поверг Мишу Тюлина в глубочайшее уныние и вызвал не проходящую уже больше месяца тяжелейшую творческую депрессию.

— И как простой искусствоиспытатель

он прижимал к желудку костный мозг

превозмогая пафос и кишечный смог

он взял ее уже почти без роз

почти без гордости без позы в полный рост

через анабиоз

и выпрямитель

И скрючившись от мерзости от нежности и мата

он вынул душу взяв ее как мог

через Урал Потом закрыл ворота

и трясся до утра от холода и пота

не попадая в дедовский замок

Мело-мело От пасхи до салюта

Шел мокрый снег Стонали бурлаки

И был невыносимо генитален гениален

его

кадык

переходящий в

голень

как пеликан с реакцией Пирке

не уместившийся в футляры готовален

Мело-мело Он вышел из пике

Шел мокрый снег Колдобило Смеркалось

Поднялся ветер Харкнули пруды

В печной трубе раскручивался дым

насвистывая оперу Дон Фаллос

Мело-мело Он вышел из воды

сухим Как Щорс

И взял ее еще раз

Здесь было осмыслено и совмещено все, что он пытался — но так и не сумел — выразить в своих последних стихах. Все, что он мучительно искал, собирал по крупицам и накапливал в смутных, еще не оформившихся в четкие поэтические строки, образах.

Все, буквально все, что он считал исключительно своим выстраданным, найденным и принадлежащим только ему — и ни кому другому! — уже нашла и мастерски воплотила в своих виртуозных,

тщательно продуманных и

практически не имеющих себе равных виршах

это маленькая,

грациозная дама,

стоящая сейчас перед ним на сцене, и готовая после коротких

одобрительных аплодисментов

приступить к чтению

своего нового

совершенно бесподобного

стиха.

— Миша! Михххуууи-и-и-и-л! Ты чего задумался? Пойдем спирту вмажем, а то медсестры без нас всю суточную норму выжрут. Как говорится — в кругу друзей таблом не щелкай.

Тетя Сима по-приятельски обняла Мишу за плечи и повела в ординаторскую.

В ординаторской никаких, собственно, ординаторов не наблюдалось.

На передвижном никелированном столике, среди рассыпанных карамельных конфет, хлебных крошек и пары надкусанных маринованных огурцов, стоял видавший виды чайный сервиз, давно уже не используемый по прямому назначению. Тетя Сима взяла чайник и, предварительно осмотрев две надколотые по краям чашки и, видимо, сочтя их пригодными для повторного использования, налила в них граммов по сто пятьдесят чистого, разбавленного дистиллированной водой, медицинского спирта, предназначенного, конечно же, для обработки ран, доставляемых в санпропускник травмированных пациентов.