Евгений Клюев - Сказки на всякий случай

— Конечно, заметила! Оно полетело на юг вслед за каким‑то блинчиком, вымазанным клубничным вареньем.

В конце концов кое‑что удалось найти — дочитать, дописать, доесть… а одной бабуле даже удалось найти и довязать недовязанный чулок!

И потом, как после каждого урагана, в городе стало совсем тихо… Тогда‑то и послышался вдруг — с у‑жа‑са‑ю‑щей отчётливостью — чей‑то тонкий плач.

Плакала Бумажная Птичка, лежавшая на боку на скамеечке в городском парке.

— Вы потерялись? — спросил проносимый мимо неё Толстый‑Чемодан‑с‑Золотыми‑Застёжками.

— Да нет! — всхлипнула Бумажная Птичка. — Гораздо, гораздо хуже…

— Что же может быть хуже? — приостановился Толстый‑Чемодан‑с‑Золотыми‑Застёжками: он не представлял себе ничего хуже, чем быть потерянным.

— Ураган забыл меня! — тихо сказала Бумажная Птичка с такой обидой, что Толстый‑Чемодан‑с‑Золотыми‑Застёжками вынужден был даже остановиться совсем, а Бумажная Птичка продолжала: — Он, Ураган, всех носил в воздухе, всех… даже эту ужасную пиццу, стрелявшую зелёным горошком! И многих унёс с собой в дальние страны. А ко мне только прикоснулся один раз и перевернул на бок… Я думала, что он вернется, и ждала! Но Ураган забыл меня…

— Вы просто какая‑то совсем глупая птичка! — возмутился Толстый‑Чемодан‑с‑Золотыми‑Застёжками. — Чего ж в этом плохого, что Вас Ураган забыл? Тут радоваться надо… а то бы занёс он Вас куда‑нибудь — и поминай как звали! Вот тогда‑то, и правда, было бы из‑за чего слезами обливаться.

— Уж лучше бы занёс! — мечтательно сказала Бумажная Птичка. — Он ведь такой… бравый. Да только… забрал с собой каких‑то неподходящих. Забрал бы меня — я бы… я бы за ним на край света полетела!

— А за мной полетите? — неожиданно спросил Толстый‑Чемодан‑с‑Золотыми‑Застёжками. — Я сейчас как раз на край света направляюсь.

Бумажная Птичка перестала плакать, подумала и ответила:

— За Вами не полечу. Потому что Вы не прекрасны: Вы толстый и… и золота больно много. А Ураган… Ураган был прекрасен!

— Ураган был не прекрасен, но ужасен. Вы же, Бумажная Птичка… Вы всё‑таки… глупее некуда! — искренне сказал Толстый‑Чемодан‑с‑Золотыми‑Застёжками и поспешил на край света один.

А Бумажная Птичка лежала на боку на скамеечке в городском парке и думала об Урагане. И о том, какой интересной была бы её жизнь, унеси он её с собой в дальние страны. Здесь же… здесь ничего интересного впереди не было.

Впрочем, уже на следующее утро Бумажная Птичка познакомилась с другой Бумажной Птичкой, присевшей на скамеечку отдохнуть. Они сразу же полюбили друга и где‑то поблизости свили себе бумажное гнездо, из которого ровно через полтора месяца прехорошенькие бумажные птенцы разлетелись по всему городскому парку. С тех пор парк стали называть Бумажным парком и приезжать сюда со всех концов света, чтобы поглядеть на резвящихся бумажных птичек.

А наша Бумажная Птичка, конечно, постепенно забыла об Урагане. И, скорее всего, правильно сделала, потому что Бумажная Птичка и Ураган — это всё‑таки никакая не пара.

То, что книга может расклеиться, — дело обычное. Книги ведь все на клею: так уж их изготавливают. Конечно, для книг обычно самые прочные клеи используют, которые долго держатся, но тут ещё всё от того зависит, часто ли книгу открывают и закрывают. Если часто, то клей ослабевает — и книга вполне может расклеиться, особенно хорошая книга. А наша Книга как раз хорошей и была — её так и звали: «Очень Хорошая Книга». Потому‑то её довольно часто открывали и закрывали.

Но вот однажды эту Очень Хорошую Книгу взяли в руки, а она развалилась — прямо в руках. И все страницы из неё посыпались на пол, а в руках осталась одна только обложка…

Стоявшая на полу не очень чистая Кошачья Миска, увидев такое, осуждающе взглянула на рассыпанные страницы и с укоризной произнесла:

— Соберитесь, милочка! Не дело это — так распускаться.

— Я не распустилась, — виновато прошелестела Очень Хорошая Книга, которая теперь существовала в листах. — Я не распустилась, я просто расклеилась. Многие расклеиваются…

— Конечно, многие, — поддержал Очень Хорошую Книгу Пожилой Обеденный Стол: он давно уже ходил ходуном в разные стороны — причём тоже потому, что был склеен и клей начинал ослабевать, а стало быть, Стол очень хорошо представлял себе, что это значит — расклеиться.

— И вовсе не многие! — горячо, поскольку в неё как раз налили горячего молока, возразила Кошачья Миска. — Я, например, никогда не расклеиваюсь.