Евгений Клюев - Сказки на всякий случай

— Ну вот что, дорогой Очень Большой Салют… — сказала Пятилетняя Красавица, осторожно выглянув из‑за занавески (кто его знает, этот Очень Большой Салют… чего от него ждать!). — Я уже довольно долго слушаю Ваше «баба‑а‑ах» — и, кажется, скоро окончательно испугаюсь. А когда я пугаюсь, особенно если окончательно, то начинаю плакать — и тогда уже никому меня не остановить.

— Но я не могу не делать «баба‑а‑ах», дорогая Пятилетняя Красавица… при всем моём к Вам уважении! — отозвался Очень Большой Салют.

— Почему? — уже совсем почти начав плакать, спросила Пятилетняя Красавица.

— Потому что без «баба‑а‑ах» Очень Большого Салюта не получится.

— А нам зачем такой Очень Большой Салют? — глотая слёзы, опять спросила Пятилетняя Красавица.

— Ну, как же… — растерялся Очень Большой Салют. — Сегодня же самый важный праздник, а самый важный праздник всегда встречают Очень Большим Салютом. Поэтому приходится выбирать: или Очень Большой Салют с «баба‑а‑ах»… или никакого «баба‑а‑ах», но тогда и никакого Очень Большого Салюта. А это значит, что все люди, которые пришли посмотреть на звёзды, полосы, дуги, спирали и пучки, должны отправляться домой и там грустить.

Пятилетняя Красавица снова задумалась и сказала:

— Нет уж, Очень Большой Салют. Я не хочу, чтобы все люди, которые пришли посмотреть на звёзды, полосы, дуги, спирали и пучки, отправлялись домой и там грустили. Тем более что и мне самой эти звёзды, полосы, дуги, спирали и пучки очень нравятся. Я лучше потерплю бояться «баба‑а‑ах» и пока постараюсь не плакать.

— Спасибо, — растроганно сказал Очень Большой Салют и опять принялся выделывать чудеса… да почище прежнего! Света на небе стало столько, что весь город был виден как днём! И даже лучше, чем днём, потому что он сделался таким разноцветным, каким днём и не бывает.

Пятилетняя Красавица, соблюдая все правила предосторожности, смотрела на Очень Большой Салют из‑за занавески и крепилась как могла… причем ни одной слезинки не упало с её светлых ресничек — лаже когда совсем последний, грандиозный «баба‑а‑ах» разорвал небо. В этот момент Пятилетняя Красавица закрыла глаза и решила, что сейчас умрёт от страха. Но «баба‑а‑ах» оказался действительно совсем последний «баба‑а‑ах»… — и в городе наступила тишина.

Тогда, посмотрев в небо, Пятилетняя Красавица вздохнула и вдруг заметила, что последняя золотая искорка Очень Большого Салюта летит в сторону её дома. Пятилетняя Красавица раскрыла ладошку — искорка осторожно опустилась туда. Она была тёплой и немножко пахла дымом.

— Спокойной ночи! — услышала Пятилетняя Красавица издалека голос Очень Большого Салюта. — А это Вам маленький подарок за мужество.

Пятилетняя Красавица изо всех сил стиснула искорку в руке и крикнула, высунувшись в окно:

— Когда Вы придёте опять?

Но Очень Большой Салют ушёл уже так далеко, что голос его почти не был слышен. Хотя что‑то он всё‑таки оттуда вроде бы прокричал в ответ — и Пятилетней Красавице показалось, что это было довольно сильно похоже на «совсем скоро».

Фуга — ужасно трудное музыкальное произведение. Сыграть его может только мастер. Потому что на самом деле фуга — это такая музыкальная вьюга: кружится себе на месте, всё набирая и набирая обороты… и вот уже скоро её совсем не удержать. Хотя мастер‑то, конечно, удержит: на то он и мастер.

Но мы с вами пока поговорим о Водосточной Трубе. Увы, не о Музыкальной Трубе — ей нету места в нашей сказке. Потому что всё место в нашей сказке занимает Водосточная Труба, а водосточная труба, как известно, не самый миниатюрный предмет в мире…

Итак, Водосточная Труба… Она висела на доме и служила для стока воды. И когда кто‑нибудь из прохожих приветствовал её и говорил: «Ну, что поделываем?» — Водосточная Труба без долгих размышлений отчитывалась: «Служим для стока воды». И прохожие уходили успокоенные, поскольку это означало, что в мире полный порядок и все занимаются своими делами.

Надо сказать, что на службе этой Водосточная Труба состояла уже довольно долго — лет, пожалуй, тридцать, а тридцать лет для водосточных труб — глубокая старость. Так что Водосточной Трубе давно полагалось на пенсию, куда она в конце концов и собралась, — причём проводы её решили обставить как нельзя более празднично. И обставили. Гостей и цветов возле дома было — пруд пруди, а Городской Глава даже сказал трогательную речь, которую закончил такими словами: