Вирджиния Клео Эндрюс - Лепестки на ветру

Итак, я сказала это.

– Отравленные пончики, чтобы подсластить нам тюремные дни, когда мы лишь тайком выбирались из нашей комнаты с помощью деревянного ключа, выточенного Крисом. Девять месяцев умирая медленной смертью, раз за разом мы прокрадывались в необъятные апартаменты нашей матери и утаскивали все однодолларовые и пятидолларовые купюры, что могли найти. В этом помещении, доктор, мы прожили три года, четыре месяца и шестнадцать дней.

Я закончила свою длинную повесть. Доктор сидел неподвижно, и во взгляде его мешались потрясение, сочувствие и симпатия.

– Теперь вы понимаете, доктор, – сказала я напоследок, – что не нужно заставлять нас обращаться в полицию и рассказывать все это. Они посадят нашу мать и бабушку в тюрьму, но и мы тоже пострадаем! Не только от широкой огласки, но и оттого, что нас разлучат. Нас разбросают по воспитательным домам, а мы хотим всегда быть вместе!

Крис уставился в пол и, не поднимая глаз, заговорил:

– Позаботьтесь о нашей сестре! Сделайте все, что нужно, чтобы она выздоровела, а мы с Кэти найдем способ отдать вам долг!

– Постой, Крис, – мягко и терпеливо сказал доктор. – Вас с Кэти тоже кормили мышьяком, и вам нужно пройти большинство тех же анализов, что я назначил Кэрри. Посмотри, вы оба худы, бледны, слабы. Вам необходимо усиленное питание, отдых и много свежего воздуха и солнечного света. Может быть, я смогу чем-то вам помочь.

– Вы чужой нам, сэр, – почтительно сказал Крис, – мы не ожидаем ничьей помощи и не нуждаемся ни в чьей жалости или благотворительности. Мы с Кэти не столь уж слабы и больны. Кэрри пострадала больше всех.

Полная негодования, я резко повернулась к Крису, свирепо глядя на него. Мы были бы полными дураками, отказываясь от помощи этого доброго человека, якобы не в силах поступиться гордостью, словно наша гордость до этого никогда не страдала! Так какая разница, немного больше или немного меньше!

– Да, – продолжал доктор так, как будто мы с Крисом оба согласились принять от него помощь. – Плата за амбулаторного больного гораздо ниже, чем за стационарного, не нужно оплачивать помещение и стол. Послушайте, это только предложение, которое вы вольны отвергнуть и продолжать ваше путешествие куда бы то ни было, а кстати, куда вы направлялись?

– В Сарасоту, Флорида, – тихо сказал Крис. – Мы с Кэти любили раскачиваться на канатах, привязанных к чердачным балкам, и она думала, что мы сможем стать воздушными гимнастами, немного потренировавшись.

Это прозвучало ужасно глупо. Я подумала, что доктор станет смеяться, но нет, наоборот, он стал еще печальнее.

– Честно говоря, Крис, мне отвратительна мысль, что вы с Кэти будете так глупо рисковать своей жизнью, и как врач я не могу разрешить вам ехать дальше. Моя профессиональная да и просто личная этика запрещает мне отпускать вас без осмотра и лечения. Здравый же смысл подсказывает держаться на расстоянии и не слишком брать в голову то, что случилось с тремя детьми, судя по их словам. Потому что эта леденящая кровь история может оказаться чистым враньем, чтобы вызвать мое сочувствие. – Он доброжелательно улыбнулся, чтобы смягчить свои слова. – Однако интуиция подсказывает мне, что ваша история правдива. Ваша дорогая одежда, ваши часы и драные тапки на ногах, ваша бледность и затравленный взгляд – все это подтверждает вашу историю.

Какой у него был голос: завораживающий, мягкий, мелодичный, с едва заметным южным акцентом.

– Давайте забудем о гордости и благотворительности, поживите в моем доме, здесь двенадцать пустых комнат. Должно быть, Бог привел Генриетту Бич в этот автобус, чтобы вы оказались у меня. Хенни чрезвычайно трудолюбива и содержит дом без единого пятнышка, но постоянно жалуется, что двенадцать комнат и четыре ванны на одну женщину многовато. Еще за домом у меня четыре акра сада. Я нанимаю двух садовников: сам я не могу уделить саду достаточно времени. – Он посмотрел прямо на Криса. – Вы могли бы оплатить свое пребывание здесь стрижкой газонов, починкой изгородей и подготовкой сада к зиме. Кэти могла бы помогать по дому.

Он бросил на меня дразняще-вопросительный взгляд и подмигнул:

– Ты умеешь готовить?

Готовить? Он что, смеется? Мы больше трех лет были заперты на чердаке, и у нас не было даже тостера, чтобы поджарить хлеб, не было ни масла, ни даже маргарина!

– Нет! – огрызнулась я. – Я не умею готовить. Я танцовщица. И когда я стану знаменитой прима-балериной, я найму женщину, которая будет мне готовить, как вам. Я не хочу быть привязанной к кухне какого-то ни было мужчины, мыть ему тарелки, кормить его по часам и рожать ему детей! Это не для меня!