Вирджиния Эндрюс - Розы на руинах

Она снова была все в том же черном платье, поверх которого было накинуто болеро из леопардовой шкуры, видавшее лучшие дни.

– Никто по-настоящему не знал твоего отца, Джори, так же как никому на самом деле он не принадлежал. Никому, кроме твоей матери.

Она вздохнула, помолчала и снова начала говорить, будто хотела выговориться, пока не вошла мама:

– Итак, я решила получше узнать сына моего Джулиана. Я также решила во что бы то ни стало добиться твоей любви, потому что я никогда не была уверена в любви Джулиана ко мне. Я все время повторяю, что сын, рожденный от союза Джулиана с такой женщиной, как твоя мать, должен быть превосходным танцором и даже без тех недостатков, что имел Джулиан. Твоя мать очень дорога мне, Джори, очень дорога, хотя она и не желает в это верить. Я признаю, что временами дурно с ней обращалась. Она принимала это за мое истинное к ней отношение, хотя это были всего лишь вспышки злости, потому что мне казалось, будто она недооценивает моего сына.

Мне стало неловко от разговоров на эту тему. Как бы то ни было, я был на стороне матери. Она это заметила, но продолжала:

– Я так одинока, Джори, мне необходимо быть возле тебя, возле твоей матери. – Какие-то воспоминания омрачили ее лицо, сделав его еще старше. – Самое худшее, что несет нам старость, – это чувство одиночества, ненужности, заброшенности.

– Ах, бабушка! – воскликнул я, обнимая ее. – Не чувствуйте себя одинокой и бесполезной. У вас есть мы. – Я крепко обнял и поцеловал ее. – Разве вам не нравится наш дом? Вы можете жить здесь с нами. Я не рассказывал, что мама сама сделала дизайн дома?

Мадам с любопытством оглядела комнату:

– Да, интерьер прекрасный, и это так похоже на руку Кэтрин. А где она сама?

– Она в своей комнате, пишет.

– Письма? – Мадам казалась оскорбленной тем, что мама не слишком гостеприимная хозяйка и не соблюдает обычаи.

– Бабушка, мама пишет книгу.

– Книгу? Танцоры не должны писать!

Улыбаясь, я сделал пируэт и несколько па:

– Мадам бабушка, танцоры могут все, что задумают. Кроме того, если мы с легкостью переносим ежедневную боль, чего еще стоит бояться?

– Отказа! – отрезала она. – У танцоров всегда чрезмерное эго. Одного отказа иногда бывает достаточно, чтобы впасть в отчаяние.

Я подумал, что уж она-то не впадет в отчаяние, даже если почтальон принесет ей тысячу писем с отказами.

– А где отец? – спросила она.

– Делает вечерний обход в больнице. Просил передать вам его извинения. Он хотел встретить вас, но вы опоздали, и он уехал.

Она фыркнула в ответ, как будто в этом была его вина.

– Ну так, – сказала она, вставая и оглядывая комнату, – я полагаю, самое время пойти поздороваться с Кэтрин, хотя, несомненно, она слышит мой голос.

Я тоже так думал, ведь ее голос был пронзительным, как крик.

– Мама иногда так увлекается… она временами не слышит собственного имени у себя за спиной.

– Ха! – вновь фыркнула мадам.

Она последовала за мной через холл. Я осторожно постучал в мамину закрытую дверь и, услышав что-то вроде «Да?», открыл ее.

– Мама, у нас гости.

На минуту в маминых глазах появилась неприязнь. Но мадам уже надменно вплыла в спальню и без приглашения уселась в бархатный шезлонг.

– Мадам Мариша! – воскликнула мама. – Как чудесно, что вы приехали. Наконец-то вы решили навестить нас.

Отчего мама так нервничает? Почему оглядывается на портреты, стоящие у нее на столике? Портреты папы и дяди Пола. Они в серебряных рамах, а вот и портрет моего отца, только в маленькой овальной рамке.

Мадам тоже посмотрела на ночной столик и нахмурилась.

– У меня множество портретов Джулиана, – поспешно объяснила мама, – но Джори держит их у себя в комнате.

– Ты хорошо выглядишь, Кэтрин.

– Я чувствую себя хорошо, благодарю вас. Вы тоже неплохо выглядите.

Руки и ноги мамы были в постоянном нервическом движении.

– А как твой муж?

– Все в порядке. Он на работе в больнице. Он ждал вас, но время шло…

– Да, понимаю. Простите мое опоздание, но люди в этом штате – чистые грабители. Мне пришлось уплатить восемьсот долларов за груду железа, и к тому же всю дорогу масло подтекало.

Мама наклонила голову, и я понял, что она подавляет усмешку.

– А что можно было ожидать от такой цены? – справившись с собой, проговорила она.

– Ну в самом деле, Кэтрин. Ты же знаешь, что Джулиан никогда не платил больших денег за машины. Но он знал, что делать с грудой железа, а я не знаю. Да, пожалуй, я дала волю чувствам в ущерб здравому смыслу. Надо было купить что-то получше за тысячу долларов, но я бережлива.