Вирджиния Эндрюс - Розы на руинах

Что такое он говорит? Я нахмурился и попытался уйти. Мне не нравилось, как клацают его искусственные зубы, будто они не подходят ему.

– Она тебе нравится, да? – зловеще улыбаясь, спросил он, покачивая головой из стороны в сторону и сверху вниз, так что я мог бы запутаться, если бы захотел. – Когда захочешь узнать полную правду о том, кто ты ей и кто она тебе, приходи ко мне.

Тут послышались шаги старой дамы, и он поспешил из комнаты.

Я почувствовал себя виноватым и испуганным. Ведь я хорошо знал, кто я. До сих пор.

Не зная, что делать, чем заняться, я сел и скрестил ноги, как делал папа, и зажег дорогую сигару, чего папа не делал никогда. Потому что мама не любила, когда курят. Я подумал, что нет ничего плохого в том, что куришь, выдул четыре превосходных кольца дыма – и они унеслись в сторону океана. Они растают, наверное, только над Японией.

– Доброе утро, дорогой Барт. Я так рада опять тебя видеть. – Она вошла и села в свое кресло.

– Вы купили для меня пони?

Она забеспокоилась:

– Милый мой, я помню, что обещала тебе пони, – это твое заветное желание, но я не подумала тогда, как много беспокойств будет доставлять пони и мне, и тебе.

– Вы же обещали! – закричал я.

Неужели я ошибся, поверив ей? Наверное, она никогда не выполнит обещания.

– Милый мой, для пони нужно стойло; к тому же пони пахнут, и ты тоже переймешь этот запах. Когда ты будешь приходить домой, по твоему запаху Джори и родители легко догадаются, что у тебя где-то есть лошадка. Начнут расспрашивать.

Вместо ответа я разрыдался.

– Я всю жизнь мечтал о пони, – всхлипывал я. – Всю свою жизнь, и вот теперь я вырасту без пони, так и вырасту, а пони не будет…

Всхлипнув в последний раз, я повесил голову и направился к дому, чтобы никогда не возвращаться.

– Барт! – позвала она. – Есть такие красивые большие собаки – сенбернары. Они не пахнут… такая собака никогда не выдаст твоих секретов. Сенбернар такой большой, что на нем можно кататься, как на пони. Если ты будешь за ним ухаживать и чистить его, от него не будет никакого запаха…

Я медленно повернулся:

– Не бывает такой большой собаки, как пони!

– Бывает…

– Нет! Вы смеетесь надо мной! Я больше не люблю вас! Я пойду домой и больше не возвращусь, пока у меня не будет пони, которого я назову Эппл. [1] Эппл (Apple) – в переводе с английского «яблоко».

– Милый мой, ты можешь назвать своего щенка Эппл. Правда, он не станет есть яблоки, но подумай, как позавидует тебе Джори, когда у тебя будет собака больше, чем у него.

Я повернулся к двери. Ненавижу.

– Барт, ведь только очень богатые люди могут позволить себе щенка сенбернара.

Я нехотя, но будто примагниченный, вернулся к ней. Она посадила меня к себе на колени, и я вновь почувствовал себя спокойно и уютно.

– Можешь называть меня бабушкой.

– Бабушка…

Наконец-то и у меня была бабушка. Я прижался к ней и ждал, что меня назовут каким-нибудь детским ласковым прозвищем, но она просто начала укачивать меня и запела колыбельную. Я положил большой палец в рот, как я всегда делаю, чтобы заснуть. Как хорошо снова чувствовать себя маленьким, беспомощным; как приятно, когда тебя обнимают и целуют. От бабушки приятно пахло.

– Ты носишь вуаль, потому что у тебя безобразное лицо? – наконец решился спросить я, давно мучимый любопытством, зачем ей вуаль.

Вуаль была почти прозрачная, но все же не совсем.

– Да, тебе покажется, что это так, хотя когда-то я была прекрасна, как твоя мама.

– Ты знаешь мою маму?

Открылась дверь, вошла моя любимая горничная-мексиканка с подносом мороженого и горячих, с пылу с жару, шоколадных кексов.

– Съешь-ка один кекс, и вот тебе мороженого – совсем немного, но это пока, до ланча. Приходи после ланча, и мы попируем.

Потом она стала говорить, чтобы я не напихивал так много в рот, потому что это плохие манеры и это вредно для моего пищеварения.

У меня хорошие манеры, потому что мама все время меня им учит. Я вдруг обозлился. Да так, что соскочил с ее колен. Я внезапно вспомнил, что Джон Эймос обещал рассказать мне что-то про нее. Только я выскочил за дверь, как Джон Эймос оказался тут как тут, таинственно улыбающийся. Он слегка поклонился и передал мне в руки какую-то книгу в красной кожаной обложке.

– Я чувствую, что ты не уверен в себе, – сказал он, шипя, как змея. – Пришло время тебе узнать, кто ты есть. Эта дама, которая просила тебя называть ее бабушкой, и есть твоя настоящая бабушка.

Боже мой, боже мой! Я ведь не знал, что у меня есть настоящая бабушка, и она здесь! Я думал, что мои бабушки или умерли, или в сумасшедшем доме.