Татьяна Москвина - Она что-то знала

В отделке квартиры преобладали белые, голубые и серебристые тона, что весьма шло к её хозяйке; был простор, фотографии знаменитых актрис прошлого и большие окна повсюду – конечно, здешние обитатели должны были чувствовать свою приподнятость над миром, свой полёт сквозь тяжесть материи… С удовольствием устроившись в белом кожаном кресле, Анна потягивала виски и думала, разглядывая портреты: интересно, считает ли Марина себя саму великой актрисой? Марина, переодевшаяся в щегольской шёлковый костюм-пижаму в сине-белую полоску, её взгляд поймала и поняла.

– Это всё мои любимочки, да… Лю-лю-шеньки бедные, великие, неповторимые…

– Комиссаржевская, да? А это Коонен, Бабанова, Раневская… Так. Орлова и… Марецкая? А вот эту не знаю.

– Это непостижимая, невозможная – Серафима Бирман. Неужели не помните? В «Иване Грозном» играла старую царицу. Самая некрасивая и самая гениальная актриса всех времен и – оуф – народов. Оцените: меня здесь нет. Мои фотки там, наверху, в кабинете. Но – не с ними, нет… Миса! – закричала Марина. – Миса! Выползай, мы дома! Гости есть образованные!

«Выползай, – подумала Анна. – Не дай бог, змея какая или ящерица. Чёрт их знает, богатых, чего они в домах держат…»

– Гарика, жалко, нет, он у меня хорошенький тиранозаврик. В Политехническом когда-то учился, и пласты свои виниловые, где джаз допотопный, у себя в кабинете держит на спецхране. Жу-жу-жутики, до чего мы злы и сентиментальны. Представляете, он меня видел в семьдесят девятом году, когда я Женьку играла в «А зори здесь тихие», – спустя двадцать лет встречаемся, он слезу пускает! Милый ящер. Мы отличненько живём… Кстати, чтоб вы знали, я свои границы чувствую и не считаю себя великой актрисой, – вдруг серьёзно сказала Марина. – Для величия мне не хватает душевности, и взять ее решительно негде. Не выдали в лавочке, йес. Но своё маленькое кое-что я чирик-чирик могу, и этого у меня уже никому не отобрать. По-любому, кроме искусства, мне жить здесь негде. Не будь я актёркой, работай где-нибудь, ну, где там публика работает, я бы читала целыми днями или кино смотрела по сто раз одно и то же…

– Культурка! – раздался хриплый голос, и Анна увидела стоящее возле двери слева существо в чёрном, лохматое и глазастое.

– О! Миса выползла! Вот, Мисочка, это Анна, историк из Петербу-бу-рга. «Трамвайчик» сегодня смотрела. Подружка Яшки. Я же рассказывала про первого про своего мужа, ну? А это наша Миса. Это, Анечка, что-то типа женского Маугли…

Миса, длинная худая девушка с чёрными кудрявыми волосами, сквозь которые сверкали её темно-карие, казавшиеся от расширенных зрачков чёрными, глаза, медленно, подволакивая правую ногу, прошла в гостиную и легла на диван, напротив Марины и Анны, сидевших в креслах.

– Видали кошку чёрную? – засмеялась Марина. – На улице нашла. Честненько, да-да.

– Врёт, – отозвалась Миса сипловатым голосом. – Она всё время врёт. Как не лень. Что делать – культурка! Там и учат, как врать.

– Нашла на улице. В состоянии, как пишут в протоколах, наркотического опьянения.

– В состоянии, только не на улице, а ты к Денису пришла по тому же самому делу. Отовариться.

– А вот зачем это говорить? – несколько разозлилась Марина.

– А я не из культурки, что хочу – то и говорю…

Миса достала из кармана чёрных джинсов сигареты, откинула волосы и закурила, всё так же валяясь. У неё был длинный, клювом, нос и бледные сухие губы.

– Двадцать лет, нигде не работает, не учится, ничего не делает. Правда, и не ест ничего. Валяется в гардеробной целыми днями. Законченная нигилистка.

– Ничего не делала и не буду. Я ни в чём в этом не хочу участвовать. Всё херня полная.

– Вы имеете в виду цивилизацию? – вежливо поинтересовалась Анна. Марина же, сдерживая восторженную улыбку, напряжённо следила, как её Маугли понравится гостье.

– Цили-вили-зацию-хренацию. Культурку тоже. Я хочу посмотреть, как всё это ёкнется наконец. Ария из оперы «Евгений Онегин» и па-де-де из балета «Дон-Кихот». Морщинистые вампиры, суки-дирижёры с их палочками. Вопящие певицы с жирными губами. Надутые бляди-графоманы с их романами по шестьсот страниц. Театры-хренатры, где раскрашенные пидоры изображают принцев. Вообще вся эта сраная манная каша на сгущённой моче… Ёкнется, ёкнется, уже скоро. Вон Марка, – она кивнула в сторону Марины, – ржёт надо мной, а самой небось тоже хочется посмотреть, как её культурка вся ёкнется.

Марина не выдержала и засмеялась.

– Папа – режиссёр, мама – актриса, – объяснила она Анне. – Ушла от них, три года не вернуть домой. Типа обкормили-мили ребёнка культуркой.