Алексей Рыбин - Бес смертный

Улыбка у него получилась страшненькой – на месте выбитого глаза у Соловьева торчал стеклянный муляж, причем радужная оболочка его была ярко-красной. Как объяснил Отец Вселенной, он специально подобрал такой цвет, чтобы беседующим с ним людям «жизнь раем не казалась».

– Все прах и тлен, и ничто не стоит нашего волнения. Не говоря уже о жизни. Самое мудрое, что мы можем сделать, – в любой ситуации оставаться спокойными. Так что попрощаемся, Боцман. Ты мужик хороший. А то, что стукач, – не переживай, все мы стукачи. Иначе тут не выживешь. А ты выберешься – когда дойдешь до предела.

Знать бы только, где он, этот предел.

Комнаты Марины Штамм были пусты. В них не было ни мебели, ни пустых коробок, ни даже обычного при распродажах и переездах хлама – обрывков веревки, кусков упаковочной бумаги, тряпок, разных, оказавшихся ненужными мелочей: старых авторучек, сломанных карандашей, ключей от неизвестно каких дверей, гнутых заржавевших вилок и ложек, газет, проводов и проволочек, разнокалиберных гвоздей, скрепок, шайб и винтиков, сломанных аудиокассет, исцарапанных компакт-дисков, рваных домашних тапочек, расколотых цветочных горшков, вышедших из моды люстр и задохнувшихся от старости магнитофонов. Комнаты были идеально пусты и чисты. Из стены торчали телефонные провода – конец оборванного двужильного кабеля походил на гадючий язык.

Мы сидели на полу – я, Соловьев и Марина, – а над моей головой висел огромный портрет Сида Барретта в тяжелой раме: единственное, что осталось в квартире от так называемой обстановки.

Они уезжали. Не слишком далеко, но – навсегда.

Оказывается, Отец Вселенной знал Марину давно и дружил с ней, насколько он вообще мог с кем-нибудь дружить.

– А что тут такого удивительного? – ответил он вопросом на мои вскинутые брови. – Все, кто так или иначе занимается музыкой, знают друг друга. Или так, – он махнул рукой на Марину, – или через кого-то.

– Это называется «заочно», – сказал я.

– Да насрать, как это называется. Главное – все знают всех.

То, что они знакомы, было не самым интересным из рассказанного мне Отцом Вселенной.

– Ты знаешь, кто убил ее маму? – спросил Соловьев. Марина смотрела в стену.

– Ну откуда же мне знать? – Я пожал плечами. – Обвиняют меня – вот все, что я знаю.

– Да никто тебя не обвиняет. Пока ты ведешь себя хорошо, никто тебе слова не скажет.

– Это даже мне понятно, – сказал я. – А ты знаешь, кто убил на самом деле?

– Знаю. И ты его знаешь. И я знаю.

Отец Вселенной почесал стеклянный глаз, словно муляж мог что-то чувствовать.

– Я? Я его знаю? Уж не Карл ли Фридрихович?

– Да что ты! Нет, конечно. Карл в жизни сам мараться не будет. Аристократ хуев. Нет, это не он сделал. Это сделал Шатун.

– Кто?

– Шатун. Которого я нанимал в свое время для охраны концертов. И ты его прекрасно знаешь.

– Ты про него говорил, что он полный мудак. Но я его не знаю.

– Да. Мудак редкостный. Это он меня, кстати, уделал.

– М-да, – промычал я. Что тут еще скажешь?

– Он тебя возит. Это водитель ваш с Карлом. Витя.

– Витя…

Надо же. Вот так история. И тут я вспомнил того мужика в Красном Селе, который двигался мне навстречу. Я шел в ночной магазин. Или уже из магазина. А мне по дороге попался дядька – лицо уткнул в воротник, сам коренастый, ухватистый такой. Да, похож. Как это я сразу не вспомнил? Не сопоставил. Концы же явно были где-то совсем рядом – уж больно оперативно сработали менты. Оперативно и четко, минута в минуту. Все было рассчитано, все отрепетировано. Скоты.

Отец Вселенной наблюдал за мной, и, когда по моему лицу ему стало ясно, что информацию я усвоил, он сказал:

– А вывел тебя на Татьяну в ту ночь – я.

– Ты?

– Ну да. Я, правда, не рассчитывал, что на концерте тебя отметелят, то есть это как раз не было запланировано. Но от меня требовалось спровоцировать твою поездку к Штамм. А ты был в такой отключке, что и провоцировать ничего не понадобилось. Возможно, впрочем, Шатун настропалил своих ребят – мол, пусть они тебя уделают, чтобы подстраховаться. А может быть, они сами завелись. Кто их разберет.

Отец Вселенной вздохнул.

– Понимаешь, я же ведать не ведал, что они там удумали. Если б знал, что такое душегубство затеяно, отвертелся бы как-то. А со мной – втемную. Замутили, голову задурили – это они умеют, сам знаешь. Сказали: твоя задача привезти Боцмана к Штамм. Дальше – отваливай. Все про папу ее рассуждали, – он кивнул в сторону Марины. – Как им на него выйти. Как с ним подружиться, как международное сообщество умаслить. Умаслили. По уши теперь в говне.