Анатолий Тосс - Попытки любви в быту и на природе

Он замолчал, потрогал лицо, подумал о нем, и оно, видимо, навело его на мысль:

— Ну ладно мы, о нас чего говорить, мы с тобой вообще заспиртованные младенцы. А другим зачем? Инфанту вот этому? Или Жеке? А девушке Инфантовой?

Мы снова замолчали, и я задумался над ярким образом. Да так отчетливо, что действительно представил нас с Илюхой в качестве вечных «заспиртованных младенцев». Я представил нас в баночке, погруженными в бодрящую эфирную жидкость, распеленатых, выставляющих напоказ растопыренные свои ручки и ножки, да и не только их.

Вон в соседней баночке Илюха подгребает себе удачно к прозрачной стенке, а в другой я короткими нырками подходящую глубину отмеряю. И нежная кожица на тельце просвечивает жилками, и невинная улыбка на губках поблескивает озорством — и так оно было, есть и будет навсегда, и ничего никогда, похоже, уже не изменится. Потому что мы на самом деле с ним, как ни крути, — полные «заспиртованные младенцы»!

Хотя, может, и не плохо оно, заступился я за себя, что нас на всякие-разные выдумки периодически потягивает. Вот как в текущем случае с Инфантовым изнасилованием. Да и кто знает, куда нас еще потянет в ближайшем нашем завтра? Никто не знает! (Читай последующие книжки серии «Женщины, мужчины и снова женщины».)

А раз не знает, то, видимо, все правильно в нашей жизни происходит. Так как самое паскудное — это когда твоя будущая жизнь по минутам расписана, просчитана и все ее предстоящие кусочки установлены на заранее заготовленные места. Для меня паскудно, да и для Илюхи тоже.

Да и для Жеки небось с Инфантом. По нам уж лучше младенцами, нахлебавшимися по уши спиртом, оставаться.

— Послушайте, — вернула меня Жека в мир реальных забот, — может, ему, — она ткнула взглядом в Инфанта, — маленький такой диктофончик выдадим. Пусть он его в портфель положит, на запись поставит, а мы потом все прослушаем, что между ними происходило.

В принципе мысль подключить Инфанта к звукозаписывающему устройству была правильная. Детали, правда, не вписывались в ситуацию.

— Не будет у него портфельчика, по сценарию не полагается, — напомнил я.

— Так поменяй сценарий, — предложила Жека.

— Жека, — удивился я ошибочному подходу, потому как от нее не ожидал, — тебе когда-нибудь приходилось бывать возбужденным возлюбленным с портфелем в одной руке? То-то же! А мне приходилось. Очень неудобно свою возбужденность одной рукой выполнять, когда другую руку портфель ограничивает. Да и не только возбужденность, общую мобильность он тоже ограничивает. А Инфанту для полного успеха потребуется повышенная маневренность и мобильность.

— Тогда, может, — двинул дальше по лесенке вариантов Илюха, — мы к нему этот диктофончик клейкой лентой к груди приклеим. Я в кино такое видел, всякими американскими спецслужбами практикуется. Да и не только, наверное, американскими, просто кино американское было.

Он вообще как-то так удобно развалился на своем диване, этот БелоБородов, сибарит эпикурейский. Лежит, вино потягивает, лицо свое пощупывает и предложения одно за другим на поверхность вытягивает. Глупые такие предложения. А ты давай трудись, отсеивай их в сторону и вино подливай ему в стаканчик. Несправедливо.

— На какой груди? — удивился я. — Ты чего лепишь, Б.Б.! Ему же грудь потом потребуется, когда девушка его, позабыл, как ее зовут, решится наконец на все. Ему же ее, свою грудь, наверняка оголить придется, а тут — на тебе… перед девушкиным удивленным взором проявляется приклеенный диктофончик. Надиктовывай — не хочу.

— Почему обязательно надо верх оголять? — не согласился Илюха. — Не в верхе же смысл, верх и задрапированным можно оставить.

— Ну, у тебя и приемчики… — удивился Инфант вместе с нами со всеми.

— Ты вообще молчи, ты наказанный, — привел его к чувству Илюха и как напоминание о наказании потрогал себя за лицо.

— Жека, — поинтересовался я женским мнением, — возможно ли, чтобы мужчина, несмотря на угар страсти, верхнюю часть своего тела от женщины скрывал? Вот, скажи, тебе лично с таким извращением приходилось встречаться?

— Бывает, конечно, — пожала плечами Жека. — Особенно когда в спешке или когда обыденность прискучила. Не часто, не со всеми, но попадаются фантазеры.

— Слава Богу, один человек нашелся, который хоть что-то про фантазии понимает, — пробурчал со своей больничной койки Илюха.

И этой высокомерной фразой он меня окончательно вывел из равновесия.

— Стариканыч, — сказал я, — тебе фамилию скоро придется поменять, потому что борода твоя совсем не белая теперь, наоборот, синяя, по щетине вон заметно. Это в нее синяк с подбородка просочился. Так что теперь ты не БелоБородов, а СинеБородов получаешься. Чуешь ассоциацию?