Анатолий Тосс - Попытки любви в быту и на природе

— Вставай, — вступился я наконец за Жеку, сам смахивая невольные слезы, — платье свое светлое испачкаешь. Не в чем репетировать будет. И ты, стариканер, кончай, — перекинулся я на Илюху, — не злоупотребляй своими соблазнительными кубинскими интонациями. Видишь, что с ней делается. Ты мне участницу повредишь сейчас и сломаешь всю тренировку. Репетицию, в смысле. Завязывай. Мы оценили, подходит образ. Оставь Жеку в покое. Когда к изнасилованию вплотную подойдем, тогда пожалуйста, а пока оставь.

И Илюха послушался и перестал быть на время выразительным кубинским мачо, а потом мы еще ждали, пока Жека приходила в себя.

— Итак, ребята, — расставил я участников в первой мизансцене, когда мы пришли на заранее подготовленную мной площадку. В смысле, полянку. — Ты, Инфант, находишься с Жекой у этой березы, то есть прижимаешь березу к ней. Или ее к березе.

И так как Инфант не понял, кто кого и куда прижимает, я взял его за руку и навалил на Жеку, которая послушно заняла отведенную ей позицию, упираясь спиной в березу, а лицом в Инфанта. Хотя не уверен, что ей хотелось в него лицом.

— Так чего мне делать? — спросил режиссера Инфант, который вообще как артист был вяловат немного.

— Ну как что? — пояснил я его роль. — Ты в любви и любовь свою прятать не собираешься. Вот и давай демонстрируй.

— Как? — снова не понял Инфант, потому что артисты — они вообще как дети, привыкли, что им все режиссеры разъясняют и подсказывают.

— Ну поцелуй ее, что ли, — предложил я. — Руками обними, только больно не сделай. Жека, ты тоже давай, ты тоже в любви. Не сачкуйте, пожалуйста, господа артисты, репетиция у нас генеральная, единственная, последняя, все должно быть всерьез…

— …и надолго, — поддержал меня классической большевистской цитатой экономист Бело-Бородов, который вообще-то был полным кубинским сутенером.

Ну Жека — она, конечно, профессионал, ей дважды объяснять не требуется. Она обвила Инфанта руками, подтянула его, нерешительного, к себе, воткнулась куда-то лицом. Мне даже немного неприятно стало от ее быстрой сговорчивости. Но чего не стерпишь ради искусства?

Ведь, например, мужья актерш вообще зачастую своих жен на экране в откровенных сценах наблюдают. И все удивляются небось: откуда у их жен столько страсти для партнеров по актерскому цеху взялось? Неужели потому что посторонний народ во время съемок рядом снует и возбуждает, как и полагается, своим внимательным присутствием?

Вот и я подавил в себе мерзкий порыв давно забытой ревности. В конце концов режиссер я или нет? А если нет, то кто тогда?

— Так нормально? — спросила Жека откуда-то из Инфантовой груди.

— Нормально, — одобрил я. — Ты, Инфант, только поживее, пожалуйста, больше страсти вложи. А то скучно на тебя смотреть, комары, вон, на лету дохнут. Не возбуждаешь ты никого, даже кубинского нашего товарища. Хоть он и пылкий. А вы своим поведением должны нас, хулиганов, возбудить, чтобы решились мы на тяжкое преступление. Сексуально возбудить, понимаешь?

— Я постараюсь, — пообещал неуверенно Инфант, который хоть и делал вид, что обнимает Жеку всерьез, на самом деле с таким же успехом мог обнимать ствол растущей за Жекой березы. Так у него ненатурально получалось вконец одеревеневшими, натужными руками. Возможно, оттого натужными, что Жеку он в глубине души уважал и побаивался больше многих других. А как сексуально обнимать человека, которого уважаешь и побаиваешься?

— Итак, Б.Б., — повернулся я к Илюхе, — я тебя «Б.Б.» буду звать на время всей операции. Во-первых, со стороны непонятно, а во-вторых, сутенеру такое имя особенно подходит. А ты меня зови… — Я призадумался на мгновение.

— Я тебя буду звать Францем, — вдруг проявил собственную режиссерскую инициативу Илюха.

— Почему Францем? — удивился я.

— А почему нет? Хорошее немецкое имя. Свойское, дружеское и запоминается легко. Помнишь Франца Беккенбауэра, футболиста такого?

— Не живи прошлым, старикашка, — порекомендовал я между делом и согласился: — Ну, пусть будет Франц.

Затем я полез за пазуху и вытянул оттуда плоскую бутылочку американского виски из штата Теннесси.

— Слушай внимательно, — пояснил я товарищу, — от виски, особенно теннессийского, перегаром несет пуще всего. Ты набери его в рот и прополоскай, чтобы разило сильнее. От тебя сильно разить должно — девушки не так кубинцев боятся, как пьяных кубинцев. Ну а то, чем прополоскал, выплюни, чтобы не опьянеть и роль не перепутать.