— И он тут! — ахнул Алексеев. — Неужели и его уломали?
— Что ж было и уламывать, — скромно улыбнулся Соломин. — Человек деловой, понимает… Я, господа, так вам скажу: наши с вами споры — одно дело, а судьба России — Другое дело. И сейчас, когда судьба России решается на наших глазах…
— На наших глазах сейчас решается совершенно другая судьба! — поспешно перебил его Ловецкий. — Мы здесь собрались не Россию спасать, а выпить за здоровье молодых.
— От которых, надеюсь, Россия прирастет россиянами, — поддержал Краминов. — Посему предлагаю разлить и встретить нашу пару стоя!
Льговский вытащил бумажную пробку из гулко бултыхающей бутыли спирта и принялся наливать в алюминиевые кружки, которые четыре месяца назад в изобилии завезли в Елагин дворец по приказу наркома. Бутыль он реквизировал у Кугельмана, заглянув в «Паризиану» за час до торжества.
— Поднимем бокалы, содвинем их разом! — возгласил Горбунов.
— Лошадку ведет под уздцы мужичок! — подмигнул Ловецкий, указывая на приближающуюся пару.
— Да здравствуют музы, да здравствует разум, в больших рукавицах, а сам с ноготок! — захохотал Краминов.
— Виват молодым! — закричал Конкин. — Исполать!
Барцев раскланялся. Ашхарумова сияла черными глазами.
Ять мельком посмотрел на все еще молчащего Казарина — тот не сводил с нее глаз, но во взгляде этом Ять не мог прочесть ни восхищения, ни ненависти, а только жадную тоску. Так, должно быть, путник в пустыне смотрит на прозрачный ключ, не зная еще, впрямь он играет у ног или кажется. Казарин словно напитывался от нее жизнью и силой, но и жизнь, и сила были чужие, а потому не утоляли его.
— Горько, — негромко сказал он, и Ашхарумова одарила его сияющим благодарным взором.
— Горько! — крикнул чей-то высокий голос, почти фальцет, из глубины Елагина острова: к мосту быстро, спотыкаясь и оскальзываясь с непривычки, шел Оскольцев.
— Виктор Александрыч! — радостно приветствовал его Краминов. — Вот ведь, как чувствовал. Сюда, сюда скорей!
— Да успеете поздороваться, — осадил его Соломин. — Паша, или вы оглохли от радости? Говорю вам, нам всем горько!
Барцев не заставил себя долго просить. Казарин надеялся, что поцелуй выйдет холодным, дежурным, — но молодые, похоже, искренне радовались всякой возможности слить уста. Толстый Барцев с закрытыми глазами и выражением умиленной нежности на лице был трогателен, как поросенок.
— Да я никак на свадьбу попал! — восклицал Оскольцев.
— Когда вы вышли? — Ловецкий кинулся обнимать его.
— На днях. Вы представить себе не можете…
— Но я говорил, говорил вам! — хлопал его по плечу Краминов.
— Вы говорили, а я уже не чаял вас увидеть живыми. На другой день после вас мне сахару дали, — хохотал Оскольцев, — сахару, да… И я, конечно, решил, что это конец Напоследок, значит, побаловали… Что ж — через час приходят: Оскольцев, с вещами! Шел и все думал: что бы вспомнить такого главного? Ужасный калейдоскоп в голове, и ноги подгибаются, и… тут вводят меня в какой-то кабинет — и говорят: вы свободны! Вообразите, а? И вот я тут — первым делом решил навестить вас.
— Как отец? — поинтересовался Ловецкий.
— Слава Богу, слава Богу… Вы представить, представить себе не можете! Неужели все мы думаем, что умрем, а на самом деле там — такой же сад, и сирень, и такая ночь прекрасная, и такая девушка удивительная… Это она выходит замуж? Ах, какое несчастье! — Оскольцев говорил и говорил без умолку, и обитатели обеих коммун в изумлении слушали его.
— Господа, это наш сокамерник, — пояснил Ловецкий, — мы вместе сидели тогда, только нас через день, как вы знаете, выпустили, а он пробыл там полгода.
— Позвольте, позвольте… Господин Оскольцев, если не ошибаюсь? Товарищ министра иностранных дел? — навел на него пенсне Горбунов.
— Бывший, бывший товарищ министра! — радостно поправил Оскольцев. — Да-с, я.
— Отчего же вас продержали так долго? Ведь почти весь кабинет освобожден еще в марте, — вспомнил Пемза, следивший по газетам за судьбой правительства.
— Забыли, — смеялся Оскольцев, — Фирса забыли… Благодарение Богу, ваши друзья напомнили. Если б не они, вероятно, и теперь бы там оставался…
— И что? — мрачно спросил Долгушов, не адресуясь ни к кому конкретно. — И это — не зверство?
— Что вы, отчего же зверство! — замахал руками Оскольцев. — Такие ли вещи творились… что мне с моими шестью месяцами…
— Но ведь ни за что ни про что! — настаивал Долгушов.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу