Jascherka Kramlyn - Братик

Вот сделал бы и, клянусь, я не посмел бы после этого быть атеистом. Как сейчас.

Отплевываясь от зубной пасты с мятным вкусом, я скорее снова завладел оставленной впопыхах бутылкой. Крики и брань из-за стены со стороны туалета остро ранили мой вскрытый похмельем мозг и гнали найти укрытие и аспирин на кухне.

Чтобы добраться до аптечки, мне пришлось согнать с кухонного стола Леху, совокуплявшегося там с какой-то девицей, и напрочь перекрывшего мне доступ к желанной белой и круглой.

И сказал Вещему Олегу кудесник - любимец богов: «Чтобы аспирин скорее подействовал его надо разжевать».

Вот я и давился этой дрянью, в полном упоении от неповторимого вкуса. По меньшей мере, пока добрый гений не подсказал мне, что можно попробовать смыть остатки этой пакости из зубов с помощью «Столичной».

Минут десять бодания с оконным стеклом, философского созерцания голых кленов по другую его сторону и специальной дыхательной техники Шен, которой научил меня Саха, и вроде как меня отпустило.

Даже настроение поднялось немного. Звало на подвиг.

Что ж, вери гуд…

И я пошел разобраться с митингом у туалета.

При виде моей просветленной опохмелом физиономии задние ряды демонстрантов немедля расступились, пропуская меня к центру событий. Любопытные глаза обожгли мне лицо жадным до зрелищ блеском.

– Что здесь происходит? - потребовал я объяснений от «могучей кучки», почти что сумевшей втроем втиснуться непосредственно в кабинку туалета.

При звуке моего голоса Демыч с Татарином мгновенно оказались снаружи. Оставшийся внутри Степан, замешкался, отчаянно соображая, в какую сторону ему податься.

– Стас, мы… эээ… - замялся Демыч, не зная, что сказать, чтобы не обозлить меня еще больше.

Спас его Татарин, просто ткнув пальцем в сторону толчка и незамысловато сообщив:

– Не вылазит он. И вынуть не получается. Помоги?

На мгновение у меня мелькнула глупая мысль, что кого-то из ребят «засосало» в слив, я ошарашено глянул на унитаз и только теперь заметил виновника всей этой акции.

Никогда не думал, что можно втиснуться в одну из этих щелей, что сбоку и сзади от толчка. Тем более скорчиться там комочком и при этом наполовину заползти под бачок. Если бы я не видел этого своими глазами, сказал бы, что это невозможно.

Но так все и было.

Скрюченный, бледный, кожа почти такая же белая, как керамика унитаза. Острое плечо, будто пик ощетинилось на нас, защищая голову. Ободранные, все в ссадинах, крепко сжатые друг с другом коленки, криком, протестом: «Ни за что! Никогда!»

Больше ничего видно не было, но и без того было не сложно догадаться, что обеими руками он, что есть сил, цепляется за трубы.

– Шура, - я просто позвал его по имени, но в повисшей тишине мой голос накатил, как волна прибоя.

Все отодвинулось куда-то далеко, и не было алкающей толпы за моей спиной, не было ничего, кроме него и меня и белой холодной преграды между нами.

Не знаю, наверное, он тоже это почувствовал. Шевельнувшись, дрогнули коленки, скрипом открывающейся двери сдвинулось назад плечо и из-под налипших на лоб волос меня обжег его взгляд.

Тугой комок страха, боли, беспомощности и отчаянной надежды ударил меня в грудь, в солнечное сплетение, лишая права на вдох, разрывая легкие. И в ответ на его взор я безмолвно протянул ему руку.

Шура.

Как разворачивается из тугого, готового к броску клубка маленькая змейка, его рука несмело, но с такой надеждой потянулась навстречу к моей. Тонкие пальцы - ледышечки - в моей ладони, тающие, текущие своей раненой слабостью мне на кожу.

Не отрывая глаз от моего лица он поднялся на ноги, выпрямил спину. Я взял его за плечи, поднял и поставил прямо перед собой. Шурка едва мог держаться на ногах, босые ступни разъезжались на кафельном полу. Он обжигал меня своим холодом, недвижный, покорный в моих объятиях, как мертвец, и только глаза его сияли безмерным множеством спутанных, противоречащих друг другу эмоций. Но в том, как он прижался ко мне, нет, почти повалился на меня было искреннее чистое доверие. Вера в меня и мою способность защитить. Я крепче сжал его, обеими руками впитывая его холод и зарождающуюся дрожь во всем его теле. Я был могуч и всевластен, как Зевс.

Его подбородок, слабенький, как вареная птичья косточка, в захвате моих пальцев. Лицом ко мне. Хочу видеть. Все видеть.

Боль - видеть. Пот - видеть. Синяки под глазами, на челюсти, засосы на шее и плечах - все видеть! Губы в смазанных, как сама скверна, следах помады. Темные потеки косметики на щеках.