И другие критики тоже. Вместо того чтобы поносить меня, они хором пели бы мне дифирамбы.
Этим скорым на решения критикам следовало бы сначала познакомиться с отзывом о моей работе выдающегося санпауловского историка Сержио Буарке де Оланда, которому я даже не посылал своей книги, потому что, честно говоря, не знал о его существовании и славе, его окружающей. В газете «Эстадо де Сан-Пауло» в статье о неком достойном и высокочтимом ордене Синего Гиппопотама он коснулся «Вице-президентов республики», упомянув об этом труде как об одной из настольных книг членов ордена, чтение которой, по его словам, «приносит радость и подлинное наслаждение». Восхищенный моим трудом, он предложил даже избрать меня в члены высокочтимого ордена; по его мнению, в списке последних недоставало моего скромного имени. Об ордене я знаю только из статьи сеньора Оланда, написанной несколько эзотерическим и туманным языком, каким, впрочем, и должен быть язык настоящего историка. Тем не менее я уловил, что речь идет об организации, отличающейся высокими заслугами и целями, основанной в Ресифе, при церкви Сан-Педро-дос-Клеригос видными представителями местной интеллигенции. К сожалению, больше я не получал никаких известий ни об ордене, ни о судьбе своей кандидатуры, столь великодушно предложенной сеньором Сержио де Оланда. Без сомнения, они стали наводить обо мне справки, выяснили, что я не имею звания, и отклонили мою кандидатуру.
Весьма похвально отозвался о книге и наш знаменитый судья в отставке Алберто Сикейра. Он указал мне на две-три небольшие грамматические ошибки, но прибавил, что в столь солидном патриотическом труде подобные описки не более как досадные мелочи, не имеющие никакого значения. Во втором издании я их устраню. Оно скоро выйдет, поскольку пятьсот экземпляров первого издания разошлись, несмотря на недоброжелательное отношение книжных магазинов, — ведь я не имею престижа из-за того, что не имею звания; магазины не выставляли мою книгу в витринах, ее не было и на прилавках, она валялась где-то на полках.
Мне пришлось самому продавать ее друзьям и знакомым, одну здесь, другую там, меняя цену в зависимости от объема кошелька покупателя.
Все это убедительно доказывает, что у капитана Васко Москозо де Араган были вполне основательные причины для меланхолии. Диплом служит рекомендацией, он придает вес и значение. Человека с дипломом уважают, перед ним распахивают двери, ему раскрывают объятия. Да, это так, и даже совсем простые люди чувствуют всю остроту проблемы. Несколько дней назад Дондока, милая болтушка Дондока, которая своим щебетаньем скрашивает монотонную жизнь почтенного судьи, а также и вашего покорного слуги, даже она сообщила мне между поцелуями, что в скором времени ей в торжественной обстановке вручат настоящий диплом. Она хранила в секрете свои занятия, чтобы сделать мне сюрприз. Я был действительно поражен, потому что наша милая Дондока (наша, то есть, само собой разумеется, моя и судьи) едва умеет нацарапать свое имя, а считает на своих длинных, красивых пальцах.
— Ты получаешь диплом, звезда моей жизни? Что же ты кончила? На каком факультете училась?
— В школе кройки и шитья доны Эрмелинды в Платаформе, сеньор дурачина. И извольте-ка относиться ко мне с почтением, я теперь образованная дама.
С почтением, я теперь образованная дама, видали?
Прав я или не прав? Доктор швейных наук! Нашей нежной Дондоке, как видно, мало того, что она доктор, заслуженный профессор, магистр любовной науки.
В наше время капитану нечего было бы волноваться. За четыре — шесть месяцев и за небольшую сумму он мог бы стать доктором общественных наук, специалистом по прическам и стрижке волос или по администрированию и рекламе.
Не так давно я был представлен в столице одному разговорчивому и необыкновенно самодовольному молодому человеку. «Доктор по рекламе», пояснил он мне снисходительно; и он зарабатывает сто двадцать тысяч крузейро в месяц — бог ты мои! — и имеет дипломы, полученные в Сан-Пауло и Нью-Йорке. Он убеждал меня, что именно он руководит всей моей жизнью и, в частности, моими покупками, моим вкусом — при помощи рекламы, чуда двадцатого века, соединяющего в себе свойства науки и искусства.
«Реклама — самая благородная из современных профессий, — утверждал он. — На рекламе зиждется производство и потребление страны, ее прогресс».
Реклама, коммерческая реклама — есть высшая форма литературы и искусства, вершина поэзии: Гомер и Гете, Данте и Байрон, Кастро Алвес и Друмонд де Андраде [11] Друмонд де Андраде (1881—1936) — известный бразильский поэт.
ничего не стоят по сравнению с юным бардом рекламы, специализировавшимся на поэмах о туалетном мыле, о зубной пасте, о холодильниках, кухонной утвари и нейлоновых скатертях. По твердому убеждению доктора по рекламе, величайшим произведением эпохи, шедевром и вершиной поэтической гениальности была поэма, написанная им с целью увеличить сбыт геморроидальных свечей «Радость жизни».
Читать дальше