Эдуард Лимонов - История его слуги

Иной раз я думаю, что природа по ошибке сунула меня не в ту судьбу. Я сам вмешивался не раз, очевидно, не совсем умно, в свою судьбу, и в результате, потакая определенным чертам своей натуры, я совершенно пренебрег другими чертами, до такой степени пренебрег, что оказался вовсе не тем, кто я есть. Порой мне кажется, что настоящее мое призвание — это: я — полковник, командир парашютно-десантной дивизии. Посмотрев на свою, неизвестно откуда взявшуюся военную выправку, которая вдруг ожила во мне, когда я случайно надел недавно в доме у моего приятеля плотный военный мундир, я вдруг подумал: «Боже! Да ведь я и есть во всех своих проявлениях решительный мундирный военный, а не та поэтическая вялая душа, на которую я всегда претендовал. Хотел ведь когда-то поступить в военное училище, — думаю я тоскливо, — почему не пошел? С моей-то головой и честолюбием как раз и был бы полковником парашютистов сейчас. А там поглядели бы…»

Может быть, ошибочка вышла? Ну ничего, во всяком случае, лучший читатель, которого я желаю своим книгам, уже сделанным, и тем, которые в будущем еще напишу, — это молодой полковник, впрочем, майорам и лейтенантам мои книги тоже не возбраняются. Национальность военного читателя мне безразлична, так же как и цвет кожи.

Но вернемся к суровой моей борьбе. Через несколько дней я получил сахарное, атласное письмо, отмечающее получение моей рукописи, и что незамедлительно по прочтении рукописи я буду контактирован. «Наслаждались ли Вы еще долго, мистер Лимонов, после моего ухода, насладились ли вы в полной мере очаровательной атмосферой коктейль-парти в доме Гликерманов?» Подпись: «Ричард Атлас».

«Насладился», — подумал я, — и так как не знал, нужно ли ему ответить, что получил его письмо, в котором он подтверждает получение моей рукописи, я обратился за советом к Линде. Линда сказала, что нет, не следует отвечать, следует ждать.

Я сел ждать. Вернее лег, я все больше лежал тогда на все новых и новых телах. Начавшийся как простой комплекс неполноценности, привитый мне покинувшей меня любимой женщиной, мой блуд давно уже вышел за рамки комплекса неполноценности — он стал уже способом жизни. Я старательно затаскивал к себе в хаузкиперскую постель редкости: бразильская певица, польская актриса, панк-звезда (впрочем, не очень яркая, сознаюсь), амстердамский дизайнер, немецкая модель, уведенная мной у фотографа Эрика, французская молодая писательница, присланная мне приятелем из Парижа… Кунсткамера, а не ложе. Иной раз даже украшали мое ложе многодетные матери. Одной из них я позволил привести в миллионерский дом детей, и пока те играли возле постели, я, лежа на боку сзади их мамы, с наслаждением ебал маму. Сознавая, правда, что наношу детям непоправимую душевную травму, не мог удержаться все же. Дьявол торжествовал, вселившись в Эдварда и вытеснив из него Эдичку.

Я проебался паузу до ответа Атласа, как другие, наверное, такие паузы пропивают, проводят в пьянстве, скорей бы время проскочило.

Дней через двадцать я получил объемистый пакет. Я часто получаю объемистые пакеты, посему я не удивился и ничего плохого вначале не подумал, но когда прочитал адрес отправителя: Ричард Атлас Джуниор, понял все. Бюрократ выслал мне рукопись отдельно. Письмо же пришло на следующий день.

— Как это могло случиться, Линда? — спросил я специалистку.

— Очень просто, — сказала Линда, — секретарша забыла отправить письмо и вспомнила о нем только на следующий день.

«Линда все знает о секретарской работе, — подумал я грустно, — что хочешь спроси — ответит». И я распечатал письмо:

«Я очень сожалею, дорогой мистер Лимонов, что ничем не могу Вам помочь… К сожалению, Ваша рукопись не для нашего листа… Желаю Вам успеха… Я уверен что Вы…»

«Эх ты, жопа! — подумал я скучно. — Ты издаешь Хомского, он для вашего листа, потому что он приличный буржуазный поэт. Кроткий. Он все больше о проблемах жизни и смерти размышляет. Ведет себя Хомский чрезвычайно прилично, лишнего не говорит, когда следует, осуждает Россию публично, новую свою Родину не критикует, не трогает, упаси Боже. Его любимый поэт — грек Кавафи, всю жизнь просидевший тихо, с Иосифом Хомским у них сходные темпераменты — оба глубокие домашние мыслители. За послушное поведение поэт Иосиф Хомский обязательно в свое время получит премию имени изобретателя динамита».

А я! В сравнении с респектабельным Хомским хаузкипер Эдвард — литературная шпана. На столе у хаузкипера стоит потрясший еще Ефименкова портрет полковника Каддафи. Не то чтоб я так уж разделял исламский социализм, придуманный полковником, или некоторые его другие взгляды, но личность его мне нравится. Человек он, а не жопа, как большинство правителей. Сам к власти пришел, короля своего скинул, революцию произвел. Рожа мне его 38-летняя нравится. Мужская у него рожа. Гомосексуализмом я в свое время от отчаянья отхулиганил, мне свою мужскую рожу не запрятать в Эдичку, и там прорывалась…