Эдуард Лимонов - Монета Энди Уорхола (рассказы)

— Хочешь ты бренди или коньяк?

— Бренди.

В те времена я выбирал напитки, звучащие экзотично. Коньяки были и в СССР. Стюарт приоткрыл широкую дверь на балкон, сделал глубокий вздох и потер себя рукою по груди: «Уф, хорошо!» Я не спросил его, что хорошо, воздух ли, коньяк ли. Отведя дверь плечом, он протиснулся на балкон. Я вышел за ним. Яркие многоцветные огни, постоянные и мигающие, висели повсюду в темноте. Можно было прочесть красное «БАР». Голубое сверху вниз лилось «ТРАТТОРИА»… Воздух был острым, с добавкой щепотки пыли и щепотки истолченной хвои, в темноте угадывался неосвещенный, выпуклый ежом холм, и по запаху судя, его населяли пинии.

— Да… — После «да» Стюарт произнес короткую фразу по-английски, каковой я не понял, несмотря на то, что учился последние несколько месяцев в Москве английскому языку. — Познакомившись с настоящими русскими, под их влиянием я очень изменился за последние пару лет. Ти знайешь, Эдуард, я ведь был в юности убежденным антикоммунистом. Я специально изучил русский язык для того, чтобы бороться против коммунизма. Коммунизм я считал самой серьезной опасностью для христианской цивилизации, которая когда-либо возникала…

Я отпил бренди. Его глобальное мироощущение, его взгляд на грешную землю нашу как бы с космического корабля был мне недоступен. Я всегда боялся ошибиться и потому предпочитал никогда не оперировать такими возвышенными категориями, как «христианская цивилизация», «коммунистическая опасность». Я представил себе, как Джек Стюарт — молодой идеалист — изучает русский язык, вместе с письменным столом носясь над земным шаром, где пульсирующая кроваво-красным «коммунистическая опасность» пожирает пульсирующую ангельски-белым «христианскую цивилизацию».

— Я пошел работать в CIA именно для того, чтобы бороться против коммунистической опасности, чтобы защитить христианскую цивилизацию…

Вот это являлось для меня новостью. Рядом со мной, облокотясь на перила балкона, оказывается, стоял шпион.

— Я основал АЛИ, это была моя личная идея. Я считал, что достаточно открыть советским людям глаза на их собственную власть, и они поднимутся и сбросят эту власть. Книги должны были открыть им глаза… — Он повернулся ко мне, плечо его царапало голубое «ТРА…». — Э, божье мой, каким я был идеалистом! — Его «божье мой!» умилило меня. Надо же, нахватался… — Теперь филиалы АЛИ есть в нескольких странах. Называются они по-разному. В Нью-Йорке филиал называется «Бэтфорд Пабликэйшанс». Посети Бэтфорд, если у тебя будет желание. Там, кстати говоря, работает сестра первой жены Солженицына — Решетовской, она замужем за диссидентом Штейном…

— Занятно, — сказал я. — Но неужели вы верили, Джек, что засылкой в Советский Союз собраний сочинений поэтов можно изменить мировоззрение советского человека. Да еще подвинуть его на подвиг свержения власти?

— Собрания сочинений поэтов, изданные на Западе, должны были действовать на советского человека и в первую очередь на интеллектуала как серьезный довод в пользу западной демократии: вот, мол, она какая — и добрая, и широкая. Однако в процентном соотношении поэзия составляла и составляет незначительную часть общей массы литературы. В основном книги, засылаемые в СССР, — книги, естественно, антисоветские: воспоминания, политические трактаты, обвиняющие режим… — Стюарт помолчал. — Сейчас, с появлением на Западе массы эмигрантов, деятельность АЛИ приняла куда более широкий характер: организация теперь занимается и сбором информации. Тебя уже попросили что-нибудь написать?

Я невинно поглядел на мистера Стюарта — директора Толстовского фонда в Риме.

— Нет.

Он рассмеялся.

— Я не вычту из пособия деньги, которые АЛИ тебе будет заплатить, не беспокойся. И даже не скажу об этом Анне Давыдовой. Если они еще не просили у тебя статьи, то попросят. Вся получаемая информация, даже самая невинная, пригождается. Она поступает в отдел обработки информации CIA и там соединяется и сравнивается с другими информациями, с тысячами и десятками тысяч кусков информации. Обработав информацию, CIA может иметь представление о структуре советского общества и его процессах. Особенно интересны для них советская наука и советская армия. Данные. Фамилии.

— Для них?.. Для вас.

— Но, для них. — Он улыбнулся. — Меня выставили из CIA. За упадочьние настроения. И чтобы я не пиздьель, — он выругался в первый раз, — посадили меня директором в Толстовский фонд. Должность, как понимаешь, неважная, но дающая мне возможность существовать бьезбедно. — Стюарт засмеялся нервно, можно было подумать, что он замерз. — Экс-CIA-мэн с полным желудком менее разговорчив, чем экс-CIA-мэн с пустым…