Владимир Топилин - Немтырь

Двадцать три зернышка пшеницы дали полкружки семян. Он сохранил их все, хотел посадить, а осенью собрать уже не меньше литра ядреных зерен. Если так будет дальше, через два года можно есть свой хлеб.

Перетирая овес на камнях, парень позволял себе печь одну лепешку в неделю. Замешивал ее на воде, поджаривал в сковороде на внутреннем жиру добытого осенью сохатого. Мука кончилась в декабре, крупы еще раньше. Ржаные сухари вспоминались с наслаждением. Основной пищей служили мясо и рыба.

Сходить к Дальним горам, взять хоть часть муки и соли с лабаза Айвара Снигура думал давно, у него было для этого достаточно времени зимой, но он не хотел лыжами на снегу показывать дорогу к чужому зимовью. К тому же не пускала совесть: нельзя брать в тайге чужие продукты! Этот неписаный закон ему постоянно твердил отец:

— Не бери без спросу, будешь спокойно спать.

Янис рос послушным сыном, никогда и ни у кого ничего не брал, не спросив. Но сейчас все по-другому. Дядька Айвар Снигур с зятем не были в зимовье два года, об этом знал точно. При заходе или выходе на свой участок они всегда заглядывали к ним на ночлег. Если это так, то мука без надобности все равно пропадет, прогоркнет, к тому же юноша напишет записку и перечислит то, что взял и вернет при первой возможности.

Сходить к Дальним горам решил после того, как посадит овес, пшеницу и картофель. Как предполагал, участок земли в этом году увеличился почти в два раза, когда вскопал землю, промерил шагами границы. В длину получилось двадцать два шага, в ширину — двадцать семь. По таежным меркам, поляна чистой земли была небольшим полем, так как отвоевать в лесу место под солнцем не так просто. Довольный результатами, произвел посадку и вечером того же дня стал собираться в дорогу.

Конец мая. Утром, перед тем как идти, открыл пухлую тетрадь, взял в руки маленький, сточенный ножом карандаш. Теперь записывал только знаменательные события: начало или окончание промысла, когда поймал в петлю сохатого или количество рыбы. Для себя. Схватка и убийство Клим-горы были отмечены одному ему понятными, короткими фразами: «Был чужой. Он ушел домой. Августа 21 года 1938».

Сегодня сделал соответствующую запись: «Пошел к Дальним горам. В гости к дяде Айвару. Май 28 года 1939». Положил дневник в укромное место под нары. Подумал, что надо не забыть посмотреть в избушке дядьки Айвара карандаш. Знал, что тот и зять также пользовались записями на бумаге.

Путь лежал неблизкий, к устью Безымянки, до Рыбной реки. Там вниз по течению до второго порога и влево, под Дальние горы. Полтора года назад на лыжах туда и обратно он сходил за пять дней. Сейчас, когда ночь коротка, а день длится двадцать часов в сутки, планировал вернуться на третий день вечером. Можно было пойти тайгой напрямую, сократить путь, но парень решил идти берегом. Любая река — артерия жизни, вероятность встречи с людьми здесь больше, чем в глухой тайге.

Первую часть перехода преодолел быстро, не задерживаясь. От устья Безымянки пошел медленнее, стараясь держаться за деревьями, шел скрытно, внимательно просматривая открытые пространства. Надеялся увидеть лодку или след человека, но все бесполезно. Бурная, грязная от таявших снегов река, пустовала. На всем расстоянии видел переплывавшего с берега на берег лося, на этом наблюдения закончились. Вероятно, сейчас было не время для рыбалки, плавать на лодке в стремительных водах между подмытых деревьев и коряг было подобно безумству.

Тем не менее люди здесь были. Вдоль берега тянулась небольшая, часто терявшаяся в кустах и завалах тропа. В основном, на ней печатались старые и свежие следы сохатого и медведя. Но, присмотревшись более внимательно, дважды Янис различил на ней замытую водой поступь копыт лошади, а в одном месте на засохшей грязи явно просматривались отпечатки человеческих ступней в броднях. Следы были старые, возможно, прошлогодние. Как ни старался, не смог разобрать их направление и определить, сколько людей здесь проходило.

Где-то на половине дороги, за крутым поворотом, после скалистого прижима Янис вдруг вышел на стоянку. Небольшой балаган представлял собой бревенчатую трехстенку с покатой крышей из еловой коры. Перед ним, на некотором удалении, находилось кострище. Несмотря на размеры, в стенах могли поместиться три-четыре человека. На это указывала толстая лежанка из пихтовых веток, наваленных на нары из колотых досок. В разное время года люди останавливались здесь на ночлег.