Константин Бадигин - На затонувшем корабле

— Я не все сказал, господин Гроссхер, — добавил он. — Гаулейтер Кох приказал вам закончить операцию с янтарём… — Ляш брезгливо поморщился. — Все, кто прятал сокровища и остался в Кенигсберге, подлежат немедленному уничтожению.

Партейгеноссе переглянулись. Наступило молчание.

— Где этот мерзавец Эйхнер? — опомнился Гроссхер, поворачивая во все стороны голову, словно желая увидеть штурмбанфюрера. — Вчера он целый день мозолил мне глаза. Приказ Коха касается его в первую очередь… Поручаю вам, Фидлер.

Генерал Ляш на мгновение вспомнил эсэсовца в чёрной ворсистой шинели с фонариком, пристёгнутым к пуговице. Штурмбанфюрер должен был эвакуировать важную персону… несколько миллионов золотых марок. Профессор Хемпель…

На этом столе генерал Мюллер подписал пропуска. Где сейчас Хемпель? Теперь-то он, наверное, в безопасности.

Судьба драгоценностей ненадолго отвлекла внимание партейгеноссе. Страх перед завтрашним днём тревожил их не на шутку.

— Нам нельзя оставаться в городе! — крикнул один из высоких гостей. — Мы… мы, — он запнулся.

— Почему это вам нельзя оставаться в городе? — возразил Ляш. — Непонятно, прошу вас, объяснитесь. Наоборот, вам было бы естественней остаться. — Он выговорил эту фразу медленно, выделив слово «вам».

— Мы не можем спокойно сидеть в крепости, генерал, если на наших глазах гибнут женщины и дети, — сказал Вагнер.

— Вы думаете, женщины будут себя чувствовать лучше, если на их головы обрушится огонь русской артиллерии? Прорваться сквозь армейские части трудно. — Отто Ляш снова насмешливо оглядел нацистов. — Ещё хуже, если они попадут под гусеницы танков.

Все нацисты дружно изобразили на лицах благородное негодование.

— Ночью противник не разберёт, где женщины и дети, а где солдаты! — Ляш встал. — Перед вами, господа, мне скрывать нечего. Недавно я предлагал главнокомандующему свой план: ночью прорваться на запад всеми силами гарнизона. По-моему, это превосходный выход из весьма щепетильного положения. Как военные, мы не уроним славы немецкого оружия, а как немецкие патриоты — сохраним город и жизни многих и многих людей.

— Если таково ваше мнение, генерал, — прервал Фердинанд Гроссхер, — то почему…

— Наш обожаемый фюрер думает иначе…

— Черт возьми, фюрер не знает нашего положения! — выкрикнул Фидлер и тут же осёкся.

Вагнер бросил на него тяжёлый взгляд своих блеклых глаз.

Воцарилось молчание.

Да, многие боялись взгляда грозного кенигсбергского крейслейтера Эрнста Вагнера. Всех нацистов, возвращенцев из Пиллау, он считал дезертирами и обращался с ними надменно и пренебрежительно.

Сбежавшие из Кенигсберга в ту памятную ночь наци и сам Гроссхер не верили в героизм своего коллеги Вагнера. Они были убеждены, что остался он в городе случайно: «Опоздал на последний транспорт».

— И долго вы, генерал, собираетесь защищать Кенигсберг? — нарушил молчание Гроссхер. — Сколько солдат сейчас под вашим командованием?

— Могу сказать одно: исход предрешён, — ответил Ляш, — время, в течение которого мы сможем защищать крепость, измеряется часами. А солдаты, сколько их? Не знаю. Может быть, шестьдесят тысяч, а может быть, двадцать…

— Ну, а дальше, когда ваши часы истекут? — нахмурясь, спросил Вагнер.

Комендант промолчал.

— Если бы мы находились на западе и нашими противниками были бы американцы или англичане, — продолжал Вагнер, — я, пожалуй, поддержал бы капитуляцию, генерал. Больше того, я сказал бы англосаксам: добро пожаловать на германскую землю. Но мы окружены русскими. Как приказал фюрер, пусть русские получат только прах. — Последние слова Вагнер словно выплюнул.

— Капитуляция — предательство! — исступлённо закричал Фидлер. — Национал-социалистская партия не может согласиться на сдачу Кенигсберга. Мы до конца выполним свой долг перед фюрером и народом! Вы пораженец! Мы знаем, что вы болтали с генералом Мюллером, достаточно и одной десятой того, что мы слышали. Я требую назначения нового коменданта. Благодарите русских, генерал, если бы не штурм, то… — Рука его выразительно сжалась, как будто на горле Ляша.

На поясе Фидлера, совсем как у имперского комиссара Коха, болтались два пистолета.

— Господа, у меня нет больше времени. — И Ляш, надменно сжав губы, посмотрел на Фидлера, которого презрительно называл «пожарным генералом». Фидлер, по профессии инженер-строитель, несколько лет после прихода Гитлера к власти работал участковым пожарным инспектором и вдобавок имел магазин пожарного оборудования.