Константин Бадигин - На затонувшем корабле

Дверь в комнату коменданта крепости плотно закрыта. И все же Отто Ляш не в силах избавиться от надоедливых шумов: наглухо закупоренные в цементных стенах подземелья, они назойливо лезут в уши. Ясно доносится тонкое однообразное пение морзянки. Басовито гудят моторы. Разноголосо отзываются телефонные аппараты. Телефонисты, добиваясь связи, неустанно повторяют одни и те же призывы. А вдобавок ко всему чьи-то ноги неприятно шаркают в коридоре.

Отто Ляш, невыспавшийся и небритый, морщится и с неудовольствием посматривает на дверь. Его вызвал к телефону генерал Мюллер. Слышимость плохая, трещит мембрана, и Ляш напрягает слух, стараясь уяснить сбивчивые указания главнокомандующего.

— Противник непрерывно атакует на южном берегу Прегеля, у деревянного моста. — Пауза. — Вы правы, господин генерал, — без всякого выражения подтверждает Ляш в телефонную трубку. — Да, мосты будут взорваны. Да, на юго-западном участке под угрозой королевский замок… Нет, сомневаюсь, господин генерал. Полагаю, к утру в наших руках останется только центральный участок севернее Прегеля…

В дверь постучали.

— Господин генерал… — услышал комендант взволнованный голос.

Отто Ляш оторвался от трубки. Мутный взгляд усталых глаз задержался на почтительной фигуре дежурного офицера.

— Простите, господин генерал, одну минуту.

Комендант прикрыл ладонью микрофон.

— Слушаю вас, Кребсбах.

— Батальоны ополченцев под Прегелем ушли с позиции, — торопливо доложил дежурный.

— Что вы говорите, лейтенант?!

— Начальник штаба выслал связных для проверки, — испуганно дрогнув бровями, продолжал офицер, — один из них вернулся. Он рассказал, как ополченцы без боя сдавались русским. Он видел своими глазами, как они размахивали белым флагом и бросали винтовки. Артиллерийский обстрел с русских позиций невозможно выдержать, население бежит за нашими войсками. Женщины, старики, дети прячутся в подвалы, подготовленные для солдат, и не хотят выходить оттуда… Может быть, вы прикажете вызвать эсэсовцев, господин генерал?

Ляш, не отвечая, махнул рукой.

— Я полагаю, все решится завтра, — с усилием сказал Отто Ляш в трубку. — Войска больше не могут держаться, генерал, они беззащитны против артиллерийского огня русских, против бомбардировок с воздуха. Связные не могут пробраться через пожар и завалы. Они часами блуждают, потеряв дорогу. Штабы не в состоянии руководить обороной.

В кабинет вошёл начальник штаба полковник фон Зюскинд. Комендант, чуть улыбнувшись, кивнул головой и продолжал в трубку:

— Мы несём невосполнимые потери в людях и в технике… Тысячи раненых без медицинской помощи. Материальные и духовные силы обороны исчерпаны. Положение женщин и детей… Моё предложение?.. Я предлагаю, — в голосе коменданта прозвучала твёрдость, — я предлагаю в эту ночь пробиться со всем гарнизоном крепости на запад. Может быть, сегодня это ещё возможно. Пятая танковая дивизия поддержит прорыв.

Отто Ляш опять покорно слушает далёкий голос в трубке, по его лицу снова разлились безразличие и усталость.

— Бегство, позор? Но и для престижа германского оружия такой исход лучше… Ну что ж… Я понял, господин генерал. Слушаюсь.

— Вот, мой дорогой полковник, — положив трубку, обернулся комендант к начальнику штаба. — Вы слышали? Мюллер требует: «Я обязываю солдатской честью вас и ваших офицеров продолжать защиту Кенигсберга», — красивые слова? А нам, к сожалению, осталось одно: капитулировать.

— Я не ждал от генерала Мюллера другого, — мрачно отозвался фон Зюскинд. — Главнокомандующий, как попугай, повторяет слова гаулейтера. Что ж, угодничество тоже способ существования. — Полковник помолчал, собираясь с мыслями. — А самое главное, господин генерал, — нам некого защищать. Германия побеждена, и теперь каждый день войны — безумие. Я думаю, как и прежде: когда здравый смысл подсказывает, что сопротивление бесполезно, надо складывать оружие. И чем скорее, тем лучше.

— Благодарю, мой друг. Я был уверен в вашей поддержке. — Отто Ляш расстегнул воротник френча и потёр шею ладонью. — Не забудьте послать связного на Прегель. А пока, — генерал говорил все медленнее и тише, — я прилягу на час… У нас сегодня, кажется, восьмое апреля? — Он повалился на железную койку, покрытую серым шершавым одеялом, и сразу заснул.

Начальник штаба тихо закрыл за собой дверь.