А вот больше за весь долгий путь живности я, считай, не видал.
В низинах, в мочажинах попадались свежие следы диких свиней. По теплому времени они кормятся ночью. А теперь дремлют на лежке, где-нибудь в непролазных зарослях камышей.
На берегу озера – острые пеньки и стружка. Хозяйничает бобер, тоже зверь ночной, потаенный. Скоро он вовсе уйдет под лед, под воду, на всю зиму.
Займищные лесные озера покойны. Осенние воды их прозрачны, словно стекло. Дно от самого берега выстлано утонувшим листом. Так бывает из года в год, и потому вода горчит. Горстью зачерпнешь, пригубишь – слышится горчина.
Лесная нехоженая дорога, попетляв, вывела на опушку, в заливным лугам, к простору. Здесь – ветер, далекий осенний окоем, а впереди – последний рубеж: Песчаненькое, Бурунистое, Лубники, Сокори, Клешни – озера, которые берегут займищную и луговую округу от подступающих сыпучих песков.
Летом это особенно, видно. Приедешь сюда в июне: в лугах трава – по колено, зелень да цвет; на берегу озера – мягкая мурава, камыш, тенистые деревья. Словом – рай земной. А напротив, на другой стороне, – пустыня. Переплывешь озеро, и прямо от береговых верб встает песчаная круча. Поднимешься на нее: до самого горизонта горбатятся бархан за барханом. В песках летом – палящий зной, в иную пору – ветер и ветер. Пески под солнцем сияют желтизной и медью, слепят глаза. Зыбится жаркое марево. Это – пустыня.
А возле воды всегда хорошо. Летом или весной, когда вербы цветут, распуская золотые сережки. Пахучая сладость пьянит и кружит голову. Озерная гладь светит золотистой пыльцой.
И теперь возле озерной воды приютно. Сентябрь. Цветет синий «батог» – цикорий, желтушник, зелень травы и молодых дубков осень еще не тронула. Простор и простор. Озеро, за ним – протока, снова озеро. Высокий ветер. Горечь тополевой, вербовой коры, вянущей травы и листвы.
Огромная живая земля, живая вода, бездонное небо и малая моя душа человечья, за все благодарная, порою до забытья, до слез.
В дальней дали смутно белеют придонские кручи. Над ними – тьма. Видно, близко уже непогода.
Над головой дымные сизые тучи летят по небу стремительно. В разрывах – клочья голубого неба, солнечный проблеск, белый дым высоких перистых облаков. Но это – лишь в редких разрывах… Из края в край – стремительный, летящий бег. Словно огромные стаи убегают и убегают.
Скоро осень. Но это вовсе не страшно. Просто придет иная пора. Задождит, похолодает, а потом вдруг, словно в единый миг, пожелтеет листва. Выглянет солнце – займищный лес светит золотом из края в край. Быстро остынет речная вода. Потянет на юг перелетная птица. Господи, сколь их много… Летят и летят, днем и ночью. Курлычут, гогочут, кричат. Порою так жалобно, словно расстаются с этой землей надолго, навек. Особенно по ночам, когда стаи летят низко над землею. Скоро, скоро…
Обратная дорога всегда короче. А тут еще ненастье меня торопило: порою начинал накрапывать дождь. Когда я выбрался из сумерек займищного леса, у воды, над Доном, уже вечерело. Ветер стих, небо разветрилось. Потихонечку шлепая веслами, плыл я и плыл. Куда в этой жизни спешить…
2002 г.
Всякий день у нас новости. А в субботу – тем более. С утра до полудня в поселке – базар; там народу словно в Китае. Со всех углов собрались, с хуторов съехались. Нарасскажут, лишь успевай слушать.
Потом – баня, парная. Здесь, уже спокойно, не торопясь, можно обсудить услышанное. И свое, и чужое, какое по телевизору.
Нынче заговорили про богатого американца, который за космос двадцать миллионов отвалил. Да не рублей, а долларов. В рублях – это вообще немыслимо, чуть ли не миллиард.
По телевизору целый месяц галдели: старый американец, лысый, а выложил денежки и полетел в космос, вроде как прогуляться, на неделю, короткий отпуск. Показывали, болтался он там, потом хвалился: это, мол, самое лучшее, чего он в жизни увидал.
В парной народу немного. Дело летнее, час еще ранний. Трудится народ на огородах, в садах. К вечеру – попрут. А теперь лишь мы – люди свободные и не любящие толкотни: Иван Линьков – старинный приятель, житель второго этажа, с балконом, Петро из милиции, еще кое-кто.
Сначала о рыбе разговор: запрет, мол, а все равно ловят, полный базар сазана, сома, толстолоба, карася, а уж вяленой – вовсе море. Поговорили о рыбе. Вспомнили про американца.
– Гляди куда стали на отдых ездить. Аж в космос! Тесно уже на земле. – Это Иван Линьков, он огорода не имеет, глядит телевизор и все знает. – Раньше про Крым мечтали. Потом стали про Кипр… Анталия-монталия… Хургада-мургада… Про Канары галдят.
Читать дальше