Ричард Фаринья - Если очень долго падать, можно выбраться наверх

— Ты погибнешь, вот что.

— Погибну? С чего вдруг все заговорили о гибели? На всякий случай, если ты еще не знаешь — тут в округе бродит сумасшедшая обезьяна.

Бет откинула волосы за спину и упала рядом с ним на колени; потом неожиданно, импульсивно, таким же резким движением, каким Грюн хватал его за руку, сжала ладонями его виски и посмотрела прямо в глаза. Несколько секунд тишину нарушал лишь ветер и бормотание ручья.

— Зачем ты здесь ? — прозвучал вопрос. — Сейчас, на этом берегу, зачем? Отвечай.

Не лгать.

— Не знаю.

— Знаешь.

— Ну, чтобы во что-то вникнуть.

— Во что?

Не лгать.

— Формы. Объекты, существа…

— Камень, — язвительно перебила она. — Цапля и рыба.

Он мягко отвел ее руки — внутри поднималась зудящая злость.

— Знаешь что, подруга, это ведь ты меня спрашивала, правда?

— Калвинский этос.

— Ага. И что теперь?

Вместо того, чтобы убрать руки, она еще крепче сжала его голову; пальцы двигались рывками, убирая волосы за уши.

— Он уводит тебя в сторону. Ты уходишь от себя.

Гноссосу было очень неудобно, однако возражать он не стал.

— Знаешь что, Бет, правда, сейчас ночь…

— Послушай меня, куда бы он тебя ни вел, ты не должен там оставаться. Ты обязан вернуться.

— Да отстань ты от меня!

— Ты должен вернуться — ты меня слушаешь?

Он вдруг резко вспыхнул.

— Ага, слушаю. — Затем, после уместной паузы: — Повтори, пожалуйста.

— Вселяйся в булыжники или в артишоки, если тебе так хочется, но ты должен вернуться к себе самому. Источник боли — внутри тебя, это самое главное.

— Источник боли?

— Калвин всю ночь разглядывает картинки с мартышками, ты знаешь об этом, он тебе говорил?

— Ничего себе, но ведь…

— Но ведь, черт возьми, Гноссос, он никогда ничего не найдет, потому что, прости, если я нарушаю вашу солидарность, ты создал его сам!

— Оно приходило за Кристин, а не за мной. Этот чертов демон — ее, не только мой.

— Ты создал его сам, Гноссос, только ты. — По-прежнему не выпуская его голову. — Поэтому он никогда ничего не найдет в своих оккультных компиляциях.

— Зачем ты его опускаешь, что вообще, черт побери, происходит? Ты всегда с ним соглашалась, он ведь, черт побери, твой муж!

— Меня от него тошнит, — призналась она свистящим шепотом, — Он мне до смерти надоел. — Ее рука тащила его руку внутрь сари, в складку, что вдруг распахнулась на ветру. Она провела его ладонью по животу, ниже пупка, вниз, туда, где ей было, о чем говорить.

О, нет, милая дева Мария, я касаюсь ее…

Но почти так же быстро она отпустила его руку и встала. Сари закрылось складками. Гноссос так и сидел в полном лотосе, рука по-дурацки торчала в воздухе.

— Булыжники и кости, значит? — насмешливо спросила Бет. А потом повернулась и пошла по болоту, растворяясь в сырой темноте деревьев.

И пока она не скрылась из виду, Гноссос сидел на мокрой траве, таращился в пространство и не мог шевельнуться. В какой-то миг он почти решился пойти за ней, но не пошел — впрочем, желание вселиться в пчел и рыб тоже сильно поколебалось.

Нелегкое это дело — вставать, затем тащиться по дорогам и полям к дому на авеню Академа. Но опасность растворялась вместе с ночью; демон с удобством, а может, с неудовольствием устроился у себя в пещере — и потом, что еще ему оставалось делать?

Дрожащий и измученный, он подошел к дому и обнаружил на обочине патрульную машину, в которой, уронив голову на руль, спал проктор Джакан. Когда Гноссос в своей набедренной повязке прошаркал по обсаженной цветами дорожке, проктор проснулся, но лишь для того, чтобы записать несколько слов в блокнот, не снизойдя даже до циничного «доброго утра»

Правильно, детка — из-под сонных век. Потом. Но не скоро.

Отпечатанное на машинке анонимное письмо ставило под сомнение верность Кристин, но Гноссос все равно сидел, словно поперечный срез поглощенного собой камня, на полу стерильного салона Овуса. Она стояла рядом в летних гольфах серого цвета, вяло переминалась с ноги на ногу и отводила взгляд.

С питмановским блокнотом под рукой, как воплощенное внимание, у кровати сидела сестра Фасс. Хуан Карлос Розенблюм стоял на страже у железной двери и поигрывал опасной бритвой. Хефф ходил по ковру, отмеряя шагами нейтральную зону между Джек и Джуди Ламперс и не подпуская их друг к другу. Декан Магнолия, расположившись на шикарном, обитом красной кожей узком диване, которого раньше здесь не было, вертел в руках куски кальцитового мрамора. Байрон Эгню выразительно смотрел сквозь дымчатые очки на сестру Фасс. В углу бормотал что-то невнятное Джордж Раджаматту, поминутно присасываясь сквозь толстую двойную соломинку к стакану на шестнадцать унций с джином и гранатовым сиропом. Отощавший на двадцать фунтов Фицгор лежал на носилках у стены и ел из баночки мед. И Овус: под идеально подогнанной пижамной курткой от Джона Льютона — рубашка из длинноволокнистого хлопка и галстук из шалли.